Чужое имя. Тайна королевского приюта для детей

У моей матери было смутное представление об этих процедурах.

Что может служить ответом на загадочный вопрос: почему нас, девочек, держали в невежестве об устройстве наших тел и, что еще важнее, о размножении? Была ли эта ужасающая политика вопросом благоразумия, а не ханжества, как я сначала думала? Могло ли сокрытие такой жизненно важной информации от девочек, как и одержимость сегрегацией полов, быть следствием желания администрации предотвратить будущие союзы с противоположным полом, чтобы они даже не задумывались о сексе? Думали ли они, что такие союзы среди найденышей, покидавших школу, могут привести к брачным союзам, рождению детей и стремлению к независимой жизни, что неизбежно приведет к потере ценных служанок, которых они собирались разместить, а у мальчиков – к отказам от армейской службы?

Моя мать понимала, что учреждение готово пойти на любые меры, чтобы обезопасить свои капиталовложения в будущих слуг, которые могли значительно обесцениться из-за непредвиденной беременности.

Но политика госпиталя имела непреднамеренные последствия. Как отмечала моя мать в своих воспоминаниях, отказ обсуждать половые различия оставлял девочек-найденышей «уязвимыми перед всевозможными видами угнетения и эксплуатации». Интервью с бывшими найденышами подтвердили точку зрения моей матери и обнаружили, что многие из них испытывают неудобство в общении и взаимодействии с противоположным полом. Некоторые испытывали глубокий стыд и считали свою незаконнорожденность секретом, который нужно скрывать. Другие пали жертвой своего невежества. Были сообщения о девушках, которые не знали о своей беременности, пока на это не указывала их подруга или коллега. Одна девушка считала презерватив сосудом для сбора мужской менструальной крови, так как не понимала строения мужского организма и предназначения кондома. Еще одна девушка была изнасилована, но поняла это лишь много лет спустя.

Что касается моей матери, которая намекала на «дальнейшие затруднения в отношениях с противоположным полом», то жесткая сегрегация госпиталя приводила к тому, что она называла «чрезвычайной неловкостью и неудобством» для мужчин. В детстве у нее был лишь один случай, когда она испытывала радость и удобство в обществе мужчин. Неудивительно, куда привели ее мечты.

Не знаю, как моя мать приехала в Соединенные Штаты, но знаю почему.

Все началось с тех добрых американских военнослужащих на аэродроме Бовингдон. Это они в конечном счете привели к моей эмиграции в Америку. Америка предлагала надежду, возможности, приятие и освобождение от жесткой британской системы.

Моя мать эмигрировала в 1950-х годах, но я не смогла найти ее имя в правительственных архивах. Мне неизвестно, приехала ли она по морю и как смогла найти деньги для переезда. Эти темы никогда не обсуждались в моей семье, а в рукописи опущен весь этот период. Так или иначе, моя мать смогла добраться до Сан-Франциско.

Она нашла работу в банке и делила маленькую квартиру с несколькими молодыми женщинами. Мать была свободна и независима, старт с чистого листа позволял ей оставить болезненное прошлое позади. Но переходный период не обошелся без трудностей. «Несмотря на мою невыразимую радость от жизни в Америке, я помню, что в то же время ощущала растущую пустоту в моей жизни. Больше всего я хотела иметь собственный дом и американского мужа, который бы тронул мое детское сердце, оставшееся в Англии».

Ей не пришлось долго ждать. Весной 1960 года после обеда в итальянском ресторане в оживленном районе Норт-Бич в Сан-Франциско моя мать и ее коллега решили прокатиться на канатной дороге, чтобы посетить «Буэна-Виста» – популярное бистро, где подавали модный ирландский кофе. Внутри была длинная барная стойка и ряд круглых столиков с видами на Алькатрас и на бухту Сан-Франциско. Женщины нашли места и начали беседовать, когда к моей матери подошел хорошо одетый темноволосый мужчина с голубыми глазами.