Что же Кураев? Когда узрел Кураев, что стал виден всему благочестивому народу Божьему, всем простецам и всем начальствующим, его низкий духовный уровень и малый размер его духовности, когда узрел он, окаянный, что уразумел народ божий, яко вся слава его и вся премудрость его есть ничто иное, как изощренность плотского ума в пустой еллинской философии, следующей стихиям мира сего и хитросплетениям софистики, силлогистики и диалектики, а паче же сего уразумел, яко чужд Кураев божественному Духу и божественной силе и яко отрекся он божественной простоты благовествования Христова, то весьма и весьма опечалился и обозлился. Да и как было не обозлиться ему — ведь мигом снизошла в ад, к рефаимам, вся слава его. Но тут же заметил Кураев тех многих помрачённых людей, которые не познали его, кураевской, ничтожности и непотребности. Тогда обрадовался Кураев и не стал каяться в делах своих, не стал исправлять путей своих, но вознеистовствовал пуще прежнего, пытаясь ещё сильнее обольстить тех, кто и так находился в заблуждении и помрачении и, если на то будет божье попущение, соблазнить и избранных.
Ещё более изощрил Кураев свой окаянный ум в софистике, силлогистике и диалектике, ещё сильней стал он предаваться блядивой еллинской философии, которая следует стихиям мира сего, а не Христу. Ещё более злохитро и искусно ум Кураева стал плести сети логических хитросплетений, дабы более удобно ему было уловлять в свои сети тех, кто отверг простоту Христова благовествования.
Но не только это сделал Кураев после своего трехкратного низвержения. Ибо воздвиг он великую непотребную хулу на священноначалие: стал он обвинять различных многих епископов, архимандритов и игуменов, а также протопопов и попов, иподиаконов и семинаристов и иных прочих в мужеложестве и педофилии и в прочих непотребных блудных грехах. Стал обвинять их в жадности, алчности, чревобесии и гортанобесии, в многоразличных поборах с приходов и во многих других грехах. Омраченные же люди зело внимали Кураеву и имели великую веру в словеса его, почитая его как борца за правду и вдохновляя его на дальнейшую брань. И так дошёл Кураев до того, что намекал, яко блаженный аввушка Никодим Ротов, учитель Святейшего Патриарха Кирилла, мужеложец есть. А поелику, как все знают, яблоко от яблони недалеко падает, оный окаянный Кураев как бы намекал и на то, что блаженненький и святюсенький Патриаршенька тоже мужеложец есть. Впрочем, будучи спрошен об этом явно, Кураев, уподобляясь коварному и лукавому змию, отвергал яко Патриаршенька Кирилл мужеложец есть. И сие делал окаянный Кураев не из страха пред блаженным и великим господином своим, владыченькой и отченькой, но поступал так, хорошо зная и ясно понимая, что не понравятся словеса такие народу Божьему. Ибо зело чтит народ Божий блаженного владыченьку и отченьку Святейшего Патриарха Кирилла.
И возымел Кураев великую зависть к исполненным духом мужам, кои безупречно и беспрепятственно проходили свое служение Господу и за это возвышены начальством были. И по зависти сатанинской Кураев запинал их, подобно аспиду, засевшему в кустах при дороге. Так, тех, кто молод был и отроду лет семнадцати или восемнадцати принял посвящение в иереи, а также тех владыченек, кои их посвятили, пятнал окаянный Кураев грехом мужеложества, намекая на то, что именно из-за него оные молодые люди посвящены в иереи были. Такожде запинал он и молодых иподиаконов, служивших у различных блаженных владыченек. И много подобных грехов сотворил Кураев по своей зависти духовной, будучи сам тощ Духа Святого. И, действуя так, много досаждений сделал Кураев епископам и видным протопопам.
И стал Кураев подобен Люциферу — ибо вознесся гордынею своей превыше всех протопопов и епископов и даже выше самого Святейшего Патриарха Кирилла, возомнив себя верховным их судиею и наставником, указующим, что им делать и как им поступать. Ей, стал он подобен Люциферу и потому, что стал день и ночь непрестанно клеветать на братию свою — да запретит ему Господь!