Кураев оделся, взял мотоциклетный шлем и вышел из квартиры. На улице, под окнами дома, его ждал скутер. На нём-то Андрей Вячеславович и намеревался добраться до Сергиева Посада.
Кураев вышел из подъезда и направился к скутеру. Весна вступала в свои права. Светило солнышко. Распускались деревья. Начинала зеленеть трава. Лишь только Кураев сел на скутер и завел его, опять зазвонил телефон. На том конце вновь был Илларион Алфеев:
— Так вы едете? — спросил он.
— Уже выехал! — ответил Кураев.
Кураев положил телефон в карман пиджака, надел шлем и тронулся в путь.
А в это время Илларион уже делал другой звонок — звонок Патриарху Кириллу.
— Ваше Святейшество! — промолвил Илларион. — Ваше Святейшество! С Кураевым всё как надо — как и просила сделать та особа с метлой, с которой мы сегодня встречались в полночь в Елоховском. Он едет. И, надеюсь, не доедет…
Но Кураев ничего не знал об этом звонке и ничуть не догадывался о том, что его ждёт…
Пока Кураев ехал по Москве, его голова был совершенно пуста; её не посетила ни одна мысль. Но только лишь он выехал из города, как его сознание наполнили мысли о пидарасах — пидарасах в монашеских рясах и в иерейских облачениях; падарасах в епископских митрах и патриарших куколях; пидарасах в пономарских стихарях и пидарасах в строгих пиджаках, преподававших в семинариях и академиях; пидарасах с учёной степенью и без таковой; пидарасах, которые таились от его, кураевского, взгляда и взглядов прочих, и пидарасах, которые действовали ничего и никого не боясь, открыто; пидарасах активных, пассивных и активно-пассивных; пидарасах манерных, пидарасах изнеженных, пидарасах брутальных и пидарасах, почти ничем не отличающихся от обычных людей; пидарасах тощих, разукрашенных разноцветными перьями и скачущих на музыкальных шоу, и пидарасах мускулистых и упитанных, выступающих на спортивной арене; жирных пидарасах, парящихся в бане, и пидарасах, выступающих на сценах театров оперы и балета в обтягивающих одеяниях; пидарасах старых, пидарасах молодых, пидарасах в полном расцвете сил и пидарасов совсем юных — словом, голову Кураева преисполнили мысли о пидарасах всех возможных видов, цветов и оттенков. Кураев даже заметил, что, думая о пидарасах, он почти не следит за дорогой и от этого подвергается немалой опасности попасть в аварию. Осознав это, он гневно громко пробурчал: «Вот же ж пидоры! Чёртовы хреноглоты! Нет от вас покоя нигде!». И подобные возгласы он отпускал по пути в Сергиев Посад не один, не два, а множество раз.
После того, как миновала половина пути, Андрея Вячеславовича стали посещать другие мысли. Сначала он вспомнил, что в одной из своих книг им разбирался вопрос о действительности колдовства, а также другой подобный вопрос: подобает ли христианину верить в порчу и в сглаз? Далее к Кураеву пришло на ум, что неплохо было бы развить те несколько страничек, которые он уже написал в своей ранней книге, в целую отдельную книгу для назидания всех православных христиан. Эта мысль заинтересовала Кураева; он стал перебирать и придумывать в своей голове аргументы за и против действительности колдовства и тщательно исследовать все эти аргументы. Он припоминал содержимое книг «Молот ведьм» Шпренгера и Инститориса, «История колдовства и демонологии» Монтэгю Саммерса и многих других книг и полемизировал в голове со всеми этими книгами и с их авторами. И как ни крути, по его, Кураева, мнению, выходило, что колдовство недействительно и что сглаза и порчи не существует. Или, по крайней мере, получалось так, что православному не угрожают ни колдовство, ни порча, ни сглаз и поэтому ему их бояться не следует. Разбив в уме аргументы всех своих противников, Кураев подумал, что неплохо бы было приступить к написанию задуманной им книжки про колдовство уже в ближайшую неделю.