Curadeus. Удивительная история Сэра Андрея Кураева - открытого гея и всемирного короля оперы, бывшего диакона и миссионера

Раз­ве ты не зна­ешь, Ку­ра­ев, как по­рой епи­скоп сми­ря­ет ба­тю­шек? Бы­ва­ет, вы­стро­ит ба­тюш­ка боль­шой и бо­га­тый го­род­ской храм и по­том ду­ма­ет: «До са­мой смер­ти бу­ду тут на­стоя­тель­ст­во­вать! До са­мой смер­ти бу­ду в дос­тат­ке жить!». А епи­скоп ему, для его же поль­зы и для его сми­ре­ния ему возь­мёт и ска­жет: «Э-э нет, ба­тюш­ка! По­слу­жи-ка ты в глу­хой де­ре­вень­ке, вос­ста­но­ви там храм, сми­ри гор­дынь­ку свою и са­мость свою, да не по­гиб­нешь в гор­ды­не и в са­мо­до­воль­ст­ве!». И ба­тюш­ка, ис­пол­няя по­слу­ша­ние, едет в эту глухую де­рев­ню. Так и те­бя Пат­ри­ар­шень­ка сми­рил, что­бы ты не по­гиб че­рез гор­ды­ню, пре­воз­но­ше­ние и вы­со­ко­умие. Сми­ри гор­ды­ню свою, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Сми­ри! Да в но­жень­ке Пат­ри­ар­шень­ке по­кло­нись за то, что он пре­по­дал те­бе спа­си­тель­ный и на­зи­да­тель­ный урок.

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Пре­будь в по­слу­ша­нии Пат­ри­ар­шень­ке! Пом­ни, что он на­ка­зы­ва­ет то­го сы­на, ко­то­ро­го лю­бит. Для его на­став­ле­ния и ис­прав­ле­ния. А ес­ли нет на­ка­за­ния — зна­чит, ты не есть за­кон­ный сын и не пре­бы­ва­ешь в люб­ви от­чей.

О, раб бо­жий Ан­д­рей! Есть у те­бя лу­ка­вая и де­бе­лая дщерь — ум твой; и есть у оной дще­ри де­ти-мла­ден­цы, си­речь лю­бо­дей­ные по­мыс­лы — по­мыс­лы гор­ды­ни и лю­бо­на­ча­лия, по­мыс­лы ху­лы, по­мыс­лы за­вис­ти и кле­ве­ты, по­мыс­лы про­тив­ле­ния свя­щен­но­на­ча­лию и по­мыс­лы осу­ж­де­ния со­брать­ев сво­их. О, ока­ян­ная дщерь ку­ра­ев­ская! Бла­жен тот, то возь­мёт и ра­зо­бьёт мла­ден­цев тво­их о ка­мень! Бла­жен тот, кто впол­не сми­рит те­бя, Ку­ра­ев, и уце­ло­муд­рит ум твой и по­мыш­ле­ния твои!

»

Ед­ва Ку­ра­ев за­кон­чил чте­ние ста­тьи, как за­зво­нил те­ле­фон. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич под­нял труб­ку и изу­мил­ся — на дру­гом кон­це был ни­кто иной, как ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, пра­вая ру­ка Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла.

— Ва­ше Дья­че­ст­во! Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! — на­чал раз­го­вор Ил­ла­ри­он. — Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Вот, вы уже не­сколь­ко лет не за­ни­мае­тесь пре­по­да­ва­тель­ской дея­тель­но­стью и мис­сио­нер­ст­вом. А ведь вы — из­вест­ный про­фес­сор и мис­сио­нер! При­чем та­лант­ли­вый. И, че­ст­но го­во­ря, это ва­ше мно­го­лет­нее без­дей­ст­вие — не ва­ша ви­на, а ви­на свя­щен­но­на­ча­лия на­шей церк­ви. И оно это по­ня­ло! Оно по­ня­ло, что бы­ло не­пра­во по от­но­ше­нию к вам. И по­это­му уже дав­но хо­чет за­гла­дить свою ви­ну…

— Свя­щен­но­на­ча­лие… — про­нес­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва, — свя­щен­но­на­ча­лие… Пи­да­ра­сы вы зад­не­при­вод­ные с ды­ря­вы­ми жо­па­ми, а не свя­щен­но­на­ча­лие!

Меж тем Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев про­дол­жал на дру­гом кон­це:

— Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Свя­щен­но­на­ча­лие хо­те­ло бы, что­бы вы как мож­но ско­рее вер­ну­лись к пре­по­да­ва­тель­ской дея­тель­но­сти в сте­нах род­ной вам Мо­с­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии. И по­это­му кое-кто же­ла­ет по­ско­рее встре­тить­ся с ва­ми се­го­дня. Встре­тить­ся в Ака­де­мии. Как мож­но рань­ше. Я знаю, что се­го­дня — Стра­ст­ная Пят­ни­ца, но всё же на­стоя­тель­но ре­ко­мен­до­вал бы вам прие­хать по­рань­ше имен­но се­го­дня и имен­но се­го­дня встре­тит­ся с на­ме­ст­ни­ком Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ры и с рек­то­ром Ака­де­мии. Де­ло сроч­ное. Прие­де­те?

— Прие­ду, Ва­ше Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во! — от­ве­тил Ку­ра­ев и по­ло­жил труб­ку. А, по­ло­жив её, тут же, бур­ча, до­ба­вил:

— Пи­дор сра­ный! Хо­луй Ки­рил­лов! Маль­чиш­ка на по­бе­гуш­ках!

Не­смот­ря на это бур­ча­ние, Ан­д­рей Ку­ра­ев всё-та­ки был рад звон­ку. На­ко­нец-то де­ло про­ти­во­стоя­ния ме­ж­ду ним и свя­щен­но­на­ча­ли­ем — то есть ме­ж­ду ним од­ним с од­ной сто­ро­ны и Пат­ри­ар­хом, Си­но­дом и прак­ти­че­ски всем епи­ско­па­том с дру­гой — сдви­ну­лось с мерт­вой точ­ки! Как ка­за­лось Ку­рае­ву, свя­щен­но­на­ча­лие да­ло сла­би­ну и от бес­ком­про­мисс­ной борь­бы с ним ре­ши­ло пе­рей­ти к под­ку­пу. В са­мом де­ле: толь­ко что ему бы­ло пред­ло­же­но вер­нуть­ся на пре­по­да­ва­тель­скую дея­тель­ность в Ака­де­мию, вер­нуть­ся на про­фес­сор­ское ме­сто! Лёд тро­нул­ся! И что бы ни про­ис­хо­ди­ло сей­час там, сре­ди цер­ков­ных вер­хов, в дей­ст­ви­тель­но­сти, ему, Ку­рае­ву, всё рав­но сле­до­ва­ло бы се­го­дня съез­дить в Ака­де­мию и в Лав­ру для то­го, что­бы раз­ве­дать по­под­роб­нее все об­стоя­тель­ст­ва де­ла, а так­же для то­го, что­бы встре­тит­ся и пе­ре­го­во­рить со мно­ги­ми ста­ры­ми зна­ко­мы­ми.

Так или при­мер­но так ду­мал Ку­ра­ев, со­би­ра­ясь ехать в Сер­ги­ев По­сад. Ко­неч­но, при этом ему при­шлось бы про­пус­тить служ­бы Стра­ст­ной Пят­ни­цы в сво­ём род­ном хра­ме — хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во; но он впол­не мог не пой­ти се­го­дня в храм — ведь, во-пер­вых, он был за­штат­ным цер­ков­но­слу­жи­те­лем и по­это­му мог хо­дить на служ­бы то­гда, ко­гда ему взду­ма­ет­ся, а, во-вто­рых, он был все­го лишь диа­ко­ном и свя­щен­ни­ки, пра­вя служ­бу, впол­не мог­ли обой­тись и без не­го.