Тут старец Наум достал из кармана записную книжку, нашёл в ней нужный адрес, переписал его на бумажку и отдал её Кураеву. Это был адрес одного монастыря или, вернее, пока что скита, находившегося во Владимирской области, в сотне километров от славного города Владимира. Скит находился на берегу реки, возле полузаброшенной деревни, окружённой дикими лесами и непроходимыми болотами.
— У этого скита есть замечательная древняя церковь. — молвил старец Кураеву. — Каменная, с тремя престолами. Главный престол — в честь святого мученика Луппа, егоже память двадцать третьего августа; правый престол — в честь святого мученика Пуплия, егоже память пятнадцатого марта; левый же престол — в честь святого апостола Пуда, егоже память пятнадцатого апреля. Святые Луппе, Пуплие и Пуде, молите Бога о нас!
— У скита сего — продолжал старец, — как мне открыл то Господь, — великое будущее! Из него получиться известный монастырь, а после — Лавра, которая станет пятым уделом Богородицы! Свято-Луппская Болотножабская Лавра! Ибо скит сей стоит ныне и будет стоять подле селения Болотные Жабы, которое впоследствии станет большим городом со своей собственной епископской кафедрой! И потечёт в эту Лавру великий поток паломников со всей Руси и со всего мира! То-то будет диво дивное! И будут явлены в сей Лавре пять мощей святых, которые в ней подвизались. Настоятельствует сейчас в этом скиту архимандрит Лупп Козов, в миру — Михаил. Он — моё духовное чадо. Имя же монашеское его — в честь святого мученика Луппа. И открыто мне было, что оный отец архимандрит Лупп Козов будет прославлен как преподобный и что мощи его будут почивать в Свято-Луппской Лавре. Только ты, чадо Андрее, не говори ему сего при его жизни. И при моей тоже. А ещё, чадо, мне открыто, что если ты изволишь монашествовать в этом скиту, то примешь в нём схиму с именем Пуплий — в честь святого мученика Пуплия. Сам Господь открыл мне это! И ещё много чего Господь открыл мне о тебе, чадо, — только больше того, что я тебе ныне сказал, знать тебе неполезно и непозволительно. Иди же, чадо в монастырь сей, в скит, и подвизайся в нём, имея великое упование на Господа!
Старец немного помолчал, а затем продолжил:
— А что грехи твои стали известны всему миру — о сём не переживай! Ведь раньше, чадо, исповедь был публичной! И то, что ты сказал мне ныне наедине, ранее, в древние времена, ты должен был сказать пред множеством христиан, пред всей церковью! Вот это было самопосрамление, чадо! Вот это было самоуничижение! Вот это было попрание собственной гордыни и собственного ложного стыда! Кто хочет стать истинным христианином, тот должен научиться пить собственное уничижение как воду и дышать им, как воздухом! Святой Никита столпник, Переяславский чудотворец, егоже память двадцать четвёртого мая, три дня стоял при монастырских воротах, плакал и исповедовал перед всеми проходящими грехи свои!
Услышав эти речи про самопосрамление и про публичную исповедь в древности, Кураев сначала представил, что его сегодняшняя исповедь стала достоянием всех, живущих в одном с ним доме… А далее Кураев представил, как он идёт в магазин и проходит мимо сидящих на скамейке бабушек, обсуждающих свежие новости… И «христианская любовь» первых веков тотчас заиграла перед глазами Андрея Вячеславовича новыми, доселе неведомыми ему красками.
— Хм… Вся эта христианская любовь выглядит как-то странно! — промолвил про себя Кураев.
Далее старец Наум начал рассказывать про необычные дарования архимандрита Луппа Козова, настоятеля Болотножабского скита: