Дай оглянуться… Письма 1908 — 1930

Вы стали мне редко писать. Кто в этом повинен — Москва ли? «Клубок» ли? Или просто время, которое превращает меня в более и более литературную абстракцию? (Точнее, не время — пространство.) Во всяком случае, это непохвально.

Напишите Ваше резюме касательно Москвы. Об Асееве еще (он пишет очень хорошие стихи). Здесь теперь Маяковский. Разговаривая с ним, мне приходится задирать к небу подбородок — и это очень показательно. Большой поэт. Огромный, глыбистый человек (м<ежду> пр<очим>, хочет казаться проще, примитивней, чем на самом деле).

Что Вам говорил Пильняк обо мне? Асеев? Другие? Напишите правду. Первый вопрос в порядке комическом. Остальные — не сплетня, но желание осознать себя в литературе. Кстати, здесь сейчас большой «литерат<урный>» скандал вокруг статьи (в литер<атурном> приложении к «Накануне») Василевского обо мне. Статья действительно аховая. Но, по-моему, — ерунда. А Белый, Шкл<овский>, Ходасевич хотят исключить его и Толстого из «Дома Искусств» и пр.

Я — весь в романе (выдумываемом!). Сейчас идет 27-ая глава. Осталось 7 глав. Скоро конец.

Получили ли Вы наконец мои «6 повестей». Как они Вам? (Да, я не совсем понял — Вы предложили «Кругу» переиздать эту книгу?)

Еще деловое: какие стихи Вы дали в альманах, точнее сколько штук? И какие «Трубки»? Много ль Вам удалось всего набрать?

Напишите, какие книги из вышедших здесь Вам бы хотелось получить, — я вышлю.

Очень жду Вашего письма. — Как нашли Иринку? Как теперь живется Екат<ерине> Отт<овне>? (Она то не пишет об этом!) Пожалуйста!

Если будет ч<то>-л<ибо> интересное (книги, журналы) пришлите мне. Также, если увидите рецензии о моих книгах.

Берберова написала о Вас очень скромно[578]. Я выслал Вам № 8 «Книги». Еще здесь обретается бант Одоевцевой[579].

Пишу Вам, как сами чуете верно, из кафе. Я здесь в сборе, т. е. трубка в зубах. Музыканты изображают нечто рвотное: «Schwarse Sonia» — немецкий сентим, романс о любви к русской Соне. Рюмочка. Эти слова: границы, далее может начаться лирика или философия и я, будучи сухим по природе, вовремя останавливаюсь.

Кстати, и лист кончился. Пишите же! Целую Ваши руки.

Ваш Эренбург

Прочтите обязательно статью обо мне в «Накануне» от 29/10 (литер<атурное> приложение).

Впервые — ВЛ. 1973. № 9. С. 199–200. Здесь — исправлено по рукописи. Подлинник — ФШ, 17.

174. В редакцию газеты «Накануне»

<Берлин, не позже 6 ноября 1922>

М<илостивый> Г<осударь> господин редактор!

Прошу Вас не отказать поместить в Вашей газете следующее.

В № от 5 ноября «Руля» напечатана заметка, утверждающая, что я, совместно с Виктором Шкловским и г. Бахрахом[580], поднял вопрос об исключении г. Василевского (He-Буквы) и А.Н.Толстого из числа членов берлинского «Дома Искусств». Это — ложь. Насколько мне известно, как одному из членов президиума «Д<ома> И<скусств>», подобное предложение действительно поступило и было подписано группой писателей. Разумеется, я никакого участия в этом не принимал и принимать не мог, как «заинтересованная сторона».

Я полагаю, что все прочитавшие статью г. Василевского обо мне смогли сами оценить употребляемые им приемы травли писателя, построенные на передержках и явной лжи.

Я оставляю также на совести газеты «Накануне» печатание подобных нападок на писателя, который в силу своих воззрений не участвует ни в одной из берлинских газет и поэтому лишен возможности на них ответить.

Считаю нужным одновременно заявить, что после инцидента, происшедшего на последнем собрании «Д<ома> И<скусств>», я вышел из президиума этого учреждения.

Настоящее письмо я направляю также в московскую газету «Новости» и в берлинскую «Дни»[581].

С уважением

Илья Эренбург

Впервые — Накануне, 1922, 7 ноября. Местонахождение подлинника неизвестно.

175. В.Г.Лидину

<Из Берлина в Москву,> 16/XI 1922

Уважаемый Владимир Германович, прошу Вас настоящим принять на себя хлопоты по продаже моей книги «Неправдоподобные Истории», подписание договора и получение гонорара.

Илья Эренбург

Впервые.

176. М.М.Шкапской

<Из Берлина в Москву,> 18/11 <1922>

Наконец-то, дорогая Мария Михайловна, Вы раздобрились на письмецо. Пишете, что в России меня могут забыть. Насчет России не знаю, зато насчет Вас — похоже: забываете меня — нехорошо! Вот Вам и готова семейная сцена.

Я радуюсь, что Вы обжились в Москве. Город, что и говорить, хороший, со всей правдоподобностью тяжести и радости. Рад и Вашим литературным успехам. Не забудьте мне прислать книги, когда выйдут. А «Руда» выйдет в декабре. Я заработался до умопомрачения. Чувствую себя отвратительно. Дал себе клятву до весны ничего не писать. Если удастся, съезжу на Рождество недели на две в Париж, нет — в Брюссель или в Прагу. Хотел в Италию, так там назло фашисты объявились. Не везет.

Кончил роман (сейчас диктую машинистке — дикое занятье!). Вышел он лохматым и разным по манере и неровным по подъему. Но все же, кажется, я в нем чего-то достиг. Это — роман (как таковой) и наш, т. е. современный. Никогда я не знал такой трудной, сложной и мучительной работы.