Далекие огни

Борис Сергеевич застал Устиныча за передачей очередной депеши для дорожной конфликтной комиссии. У аппарата, наматывая на тамбур ленту, стоял Воронов. Он был резкой противоположностью Устинычу. Высокий, сухощавый, плечистый, с жесткой белесой щеткой коротко остриженных волос — след недавнего пребывания в тюрьме, — он весь словно был сплетен из сухожилий; под ластиковой тужуркой угадывались крепкие мускулы, натренированные в долгом физическом труде. Движения его отличались четкостью и размеренностью, взгляд светло-серых умных глаз был тверд и спокоен. Говорил Воронов хотя и резковатым, но ровным, никогда не возвышающимся до крика голосом.

Казалось, он всюду, где бы ни был, чувствовал себя так же, как в своей паровозной будке во время движения поезда, где нервозность и суетливость считаются самыми плохими качествами.

Воронов и здесь, в засекреченной аппаратной узлового стачечного комитета, оставался тем же опытным, хладнокровным машинистом, который ведет тяжелый поездной состав по трудному перегону… Отстраняя длинной костлявой рукой свисающую с потолка серую паутину и хмуря косматые брови, он вполголоса диктовал Устинычу текст телеграммы.

— Что нового наверху, Борис Сергеевич? — спросил Воронов, когда Синебрюхов, нагибая голову, вошел в кладовую.

— Я прямо с совещания начальствующих. Осиноватцы забастовали — это первая новость, — ответил Борис Сергеевич. — Вторая — сам начальник дороги жалует к нам договариваться с бастующими. Сейчас узнал на станции.

— Новость ловкая, — усмехнулся Устиныч, продолжая работать ключом.

— Да… Сам уважаемый Август Эдуардович Штригер-Буйновский будет разливать перед нами мед и елей, хлопать по щечкам, гладить по головкам, раздавать премии и повышения, а другой рукой потуже затягивать петлю на шее железнодорожников. Наши же начальники уже подыскивают штрейкбрехеров и, конечно, завтра постараются склонить массу к прекращению забастовки. Что говорит конфликтная миссия, Воронов?

— Это не комиссия, Борис Сергеевич, а самая настоящая шлюха, — негодующе заговорил Воронов. — Крутит подолом туда-сюда. Видать, все они там танцуют под одну дудку. Ни одного нашего человека нет в этой комиссии.

— Заранее позаботились, мерзавцы. Как и следовало ожидать, нас с самого начала отрезали от главных узлов. Ковригин, конечно, прав: в управлениях дороги и в жандармских канцеляриях тоже не дураки сидят. После девятьсот пятого года они все время стараются разъединять наши силы. Службу от службы отгораживают китайской стеной. Разогнали союзы, вместо них развели баптистские общины и всякие хоровые кружки. Создали видимость привилегий для некоторых специальностей. Но народу глаза этим не замажешь. Вчерашний день показал, как сильна наша железнодорожная армия… Мы будем держаться, Воронов, и докажем, даже если нас заставят завтра отступить, что мы готовы к новому бою.

— Докажем! — ответил Воронов. — Ну-ка, Устиныч, стучи еще, зови к аппарату эту шлюху.

— У аппарата председатель конфликтной комиссии Воротынцев, — наклонясь к рычагу аппарата, прочитал на слух Устиныч.

— Ага… — Воронов ткнул пальцем в аппарат. — Сыпь-ка ему, Устиныч: в шесть утра истекает срок ответа. Не забыл ли он, случаем, про это? Не забыл, говорит? Тогда клюй: ежели он… как его величать — господин или товарищ? — обернулся Воронов к Борису Сергеевичу.

— Величай господином, какой он тебе товарищ, — уголками губ усмехнулся Синебрюхов.

— Так вот, господин Воротынцев, ежели ровно без одной минуты в шесть Подгорский стачечный комитет не получит от вас ответа, ни один паровоз и ни один вагон не выйдет за семафор станции… Это первое… Точка.

— Так… Точка, — тряхнул ключом Устиныч.

— Резонно, — одобрил Борис Сергеевич.

Воронов продолжал, не повышая голоса:

— Второе: каждый паровоз будет взят под охрану местной дружиной; в случае попытки вывести его под состав, будут приняты самые энергичные меры.

Воронов поднес к глазам бумажку, стал диктовать с нее:

«Предупреждаем — на станции Б. скопилось до трех тысяч вагонов воинского груза и десять эшелонов. Образовалась пробка. Точка. Разгрузка узлов и движение поездов не начнутся до тех пор, пока не будет получено согласие на наши требования за подписью начальника дороги или министра!» Все. Точка. Какой будет ответ?

Устиныч приставил к аппарату ухо. Черный рычажок чуть шамкал: протяженность телеграфной линии была большая, поэтому ток в электромагнитных катушках еле трепетал, как пульс умирающего.

«Ваш разговор будет передан заместителю начальника дороги — на слух ловил чуть слышный стрекот аппарата Устиныч. — Сообщаю: несмотря на неоднократные напоминания конфликтной комиссии, ответ от министра еще не получен».

— Ах, сволочи! — ругнулся Воронов. — Дальше?!