Она не поверила своим глазам, вгляделась — но больше ничего не увидела. Не было движения. А человек — замечает именно движение, это атавизм, вызванный потребностью спасаться от хищников. И она решила, что ей привиделось. Ведь кому — придет в голову ехать на крыше автобуса? Никому.
Человек — видит то, что хочет видеть…
Во Владивосток — они прибыли только во второй половине дня…
Владивосток — сам по себе интересен, но еще более — он был интересен для мальчишек из довольно отдаленного военного гарнизона, многие из которых выбирались из своих сопок всего пару раз в год. Владивосток был и военным, и торговым портом. И он был ближе всего к войне. Войне, на которую мечтают попасть, наверное, все мальчишки…
Железнодорожные пути — в городе шли по самому побережью, при обороне города — по ним должны были курсировать бронепоезда и железнодорожные орудия, отражающие десант. Рельсовый автобус — катился по ним удивительно мягко, почти не замечая то и дело встречающихся стыков и стрелок. Справа — бесконечной чередой катились грязные пакгаузы, элеваторы, краны, среди которых встречались даже паровые, вагоны всех мастей, грузовики на рельсовом ходу, которые были сильно популярны здесь и в основном заменяли маневровые локомотивы. Слева — был берег и океан. Даже не так — ОКЕАН. Огромный, тяжело дышащий, строгий — и в то же время дружественный. Наверное, правильно, что человек должен жить на берегу. На стыке стихий. И наверное правильно, что человек должен служить…
— Смотрите! — крикнул Вовка Беркутов — авианосец!
Длинный, с высокой настройкой, светло-серый корабль шел на выход из бухты в сопровождении океанского эсминца.
— Авианосец… Десантный корабль, проекта Халзан[100]
. Учи матчасть, салага— А чего ты!
— Тихо!
Пацаны, сбившись на левый борт желдоравтобуса — во все глаза смотрели на корабль. Южные широты, жара, соль, верный автомат на ремне и черный берет подоткнутый под погон — говорили, что японское командование издало тайный приказ черных беретов в плен не брать. У американцев тоже есть черные береты, только у спецназа — они сами в Русском инвалиде видели.
И тут — высокое здание портконторы скрыло от них авианосец и море, автобус замедлил ход. А потом — мимо потянулся длинный, груженый лесом состав, а они начали поворачивать на «язык» — причал, отделяющий грузовой порт от военной части бухты. На самом языке — самом дальнем конце причала — их ждали паруса…
Парусник был огромен…
Он относился к классу трехмачтовых фрегатов и был построен специально по заказу скаутского корпуса России на единственной в мире верфи, до сих пор активно строящей парусные корабли — данцигской верфи кораблестроительного общества Ф. Шихау в Священной Римской Империи. Эти корабли были заказаны трехмачтовыми, в полной парусной оснастке типа «корабль» для нахимовских училищ Российской Империи в количестве двенадцати штук. Это был самый крупный заказ на суда парусного флота в двадцатом веке, и был оплачен он — за счет казны, а два корабля — для Балтики и Черного моря — были оплачены за счет личных средств Его Императорского Величества и предназначались в подарок курсантам от Высочайшего Имени. Дело в том, что средства были выделены только на десять кораблей, больше не хватило — но Его Величество посчитал, что кораблей должно быть двенадцать. Как месяцев в году.
Россия рвалась в море…
Начиная с девятнадцатого века — Россия не одерживала на море крупных побед. С моря всегда приходила опасность — взять хотя бы осаду Севастополя или попытку прорыва в Черное море эскадры Объединенных сил или… да много чего было. Был и героический — и в то же время гибельный поход остатков Балтфлота к берегам Великобритании… страшное, гибельное дело. Был кошмар Цусимы… такое ощущение, что в те дни сам дьявол играл за японцев. Хотя какой к чертям дьявол… было известно и имя офицера, руководившего боем — капитан первого ранга британского флота Пакенхэм, старший военный советник, позже награжденный высшим ордером Японии, который иностранцам вообще не мог вручаться, и действия Великобритании, Франции, которые вредили эскадре как могли, и наши собственные просчеты… да и банальное невезение тоже. Да и о чем говорить — когда петербургские студиозусы слали послания японскому императору, поздравляя его с победами японского флота над РУССКИМ. Трагическое и страшное время, когда целые людские пласты — сочли возможным и невозбранным НЕНАВИДЕТЬ СВОЮ РОДИНУ.