Дама чужого сердца

Поезд медленно пробирался через веселые зеленеющие поля, которые менялись на величественные горы, покрытые снежными шапками. За окном вагона проплывали нарядные селения с красными черепичными крышами. Стада овец и коз, бредущих по своим, им только ведомым, тропам. Юлия не могла оторваться от окна. Это точно сон, сладкий, повторяющийся сон. В последние годы к ней только во снах и мечтах возвращалась Болгария, родина ее дочери и бесценного Саввы. Неужели она и впрямь едет туда, куда уже и не чаяла попасть!

– Это безумие, это безрассудство, ехать на Балканы, когда вот-вот война грянет! – кричала Раиса Федоровна, пытаясь отговорить дочь от «авантюры». – Посмотри, что в газетах пишут! День ото дня мобилизацию объявят!

– Вот именно что война! Если и впрямь грянет, тогда уж точно Младена никогда больше не увидит свою внучку!

– Но ехать совсем одной – это опасно, трудно! И послать-то с тобой некого. От Фаины теперь никакого проку, сама как ребенок. Я не могу оставить издательство без догляда. Вернешься, все раздерут по листочкам!

– Ах, мама! Давно ли ты с превеликой легкостью оставляла меня и отправлялась безо всякой тревоги и заботы на долгие месяцы!

– Укусила! Да я знала, что укусишь, не простишь никогда свою плохую мать. Вот теперь пытаюсь наверстать упущенное, да, видно, уже что потеряно, не воротишь!

– Полно, я совсем не корю тебя. Это бесполезно! Только не мешай мне. Не останавливай! Я решила, я еду, еду с Сусанной. Со мной ничегошеньки не случится. Я верю, я чувствую. Как чувствую то, что мне непременно надо туда ехать. Иначе… словом, это веление судьбы. Это предрешено не мной. Я еду…

Юлия вспоминала этот разговор с Раисой Федоровной и старалась гнать тревогу и страхи, которые заползали змеей в душу. А вдруг Младены уже нет на свете? Вдруг она не пустит ее на порог, вдруг Юлия ошибалась в своих предчувствиях, и все ее видения ничего не значат. Так, грезы, страдания, тоска?

София встретила ее теплом, таким странным, неожиданным, потому что в Петербурге только-только сошел снег, а тут уже буйство природы. Солнце – ослепительное, сумасшедшее, яркая бодрая зелень. Цветущие кустарники и деревья. Много акации с пряным запахом и еще каких-то неведомых цветов. Полный город цветов! Юлию, выросшую в чопорном холодном Петербурге, это весеннее буйство цветов на каждой улице Софии умиляло и удивляло. Точно не столичный город это и вовсе, а сад-огород!

Сидя в повозке, она жмурилась на солнце и вдыхала запах. Как странно, что человек в состоянии помнить запахи оставленного дома, города, иной страны. И они иногда вдруг ни с того ни сего будоражат наши чувства, взявшись ниоткуда. Так в далеких русских снегах Юлии возвращались запахи теплой солнечной страны и мучили душу своей недоступностью. И вот теперь она вновь упивается ими.

Но как похорошел город! Еще помнится тогда, с Саввой, они радовались, что София стала совершенно европейским городом, а не турецким местечком. И вот теперь прибавилось и лоска, и чистоты, и красоты! Однако пыли, как было много, так и осталось, и песок летит прямо в глаза!

Сусанна испуганно жалась к матери, с недоверием озираясь вокруг. Это ее родина? Странные смуглые лица, непонятная речь, диковинные одежды. И какая она, бабушка Младена, о которой она столько наслушалась с младенчества?

Извозчик привез «госпожицу» в гостиницу в центре города. Эта гостиница была Юлии знакома, и потому она не очень робела. Откуда-то из глубины памяти стали неожиданно всплывать болгарские слова, потом даже фразы. Сусанна со страхом услышала, как матушка говорит на непонятном и незнакомом языке! Еще ее пугал тот восторг, с которым на нее глядели люди. Диковинное зрелище, белокурый ребенок, девочка с голубыми глазами. Ангел, фея! Один из служителей гостиницы ненароком прикоснулся к ее головке, легко провел по волосам и зажмурился от удовольствия. Сусанна совсем оробела.

Устроившись в номере, Юлия с дочерью отправились к храму Александра Невского. Сусанна уже тысячу раз слышала о том, как любимый папочка тоже, как многие добрые люди, радел об устройстве и красоте этого храма. Правда, девочка испытала некоторое разочарование, равно как и Юлия, увидев, что храм не достроен, до окончания стройки еще очень далеко. Но это обстоятельство смутило Юлию только на миг. Собрав все свое знание языка, она испросила разрешения войти, пояснив, что приехала из далекой России, и ее муж, в бытность в Болгарии, был щедрым меценатом стройки. Им дозволили войти, и они вступили под громадные своды храма.

Сверху лился рассеянный свет. Облик Спасителя, раскрывшего свои руки, как крылья, как объятия всему человечеству, парил в высоте. Юлия стояла с поднятой головой и чувствовала, как этот божественный свет проникает в ее душу. Радость и покой, забытые в последние годы, снова возвращались в ее истерзанное сознание.

Еще многие работы внутри храма были в самом разгаре. Но она отметила дорогой мрамор, о котором рассказывал Савва.