Даниэль Деронда

– Мама, – произнесла она, подняв крышку, – я совсем забыла об этих вещах. Почему же ты не напомнила? Позаботься о том, чтобы их продать. Ведь тебе не жалко с ними расстаться, тем более что давным-давно ты подарила их мне.

– Дорогая, я предпочла бы сохранить драгоценности для тебя, – отозвалась миссис Дэвилоу, испытав глубокое облегчение оттого, что Гвендолин хоть о чем-то заговорила. Обычные отношения между ними изменились: теперь мать старалась подбодрить дочь. – А зачем ты положила сюда этот носовой платок?

Это был тот самый платок с оторванным уголком, который Гвендолин бросила в шкатулку вместе с бирюзовым ожерельем.

– Я торопилась и, видимо, случайно сунула его сюда, – ответила Гвендолин, спрятав платок в карман. – Не продавай это ожерелье, мама, – добавила она, внезапно испытав новое чувство, прежде казавшееся оскорбительным.

– Нет-нет, дорогая. Оно сделано из цепочки твоего дорогого отца. Да и все остальное не хочется продавать. Ни одна из этих безделушек не стоит больших денег. Все лучшие украшения давно утеряны. – Вспомнив о втором муже, который продал бо́льшую часть ее драгоценностей, миссис Дэвилоу покраснела. – Оценивая предстоящие расходы, на эту шкатулку мы не рассчитывали, так что возьми ее с собой.

– Зачем они мне? – холодно возразила Гвендолин. – Гувернантки не носят украшений. Лучше купи мне серое шерстяное платье и соломенную шляпку, в каких ходят девочки из приюта тетушки.

– Милая, не надо так себя настраивать. Я не сомневаюсь, что твоя красота и элегантность очаруют Момпертов.

– Понятия не имею, какой Момперты захотят меня видеть. Достаточно и того, что придется выглядеть так, как им захочется, – горько ответила Гвендолин.

– Если вместо работы в доме епископа ты желаешь чего-то другого, то скажи, Гвендолин. Открой свое сердце. Я постараюсь выполнить любое твое желание, – умоляюще проговорила матушка. – Не прячь от меня сокровенные мысли. Позволь разделить твое горе.

– О, мама, мне нечего сказать. Все равно ничего лучше я сделать не сумею. Так что сочту за счастье, если Момперты возьмут меня на службу. Во всяком случае, я заработаю немного денег, а это главное, о чем надо думать. Целый год я не буду ни в чем нуждаться, так что ты получишь все восемьдесят фунтов. Не знаю, на сколько этого хватит, но тебе не придется до крови колоть бедные пальцы и портить зрение.

Произнося эти теплые слова, Гвендолин не приласкала мать, как обычно, и даже не взглянула на нее, нервно наматывая на пальцы бирюзовое ожерелье.

– Благослови тебя Господь за доброту, моя дорогая! – со слезами на глазах воскликнула миссис Дэвилоу. – Не отчаивайся. Ты так молода: впереди тебя может ожидать огромное счастье.

– Не вижу причин в это верить, – резко возразила Гвендолин.

Миссис Дэвилоу промолчала и уже в который раз спросила себя: «Что же произошло между дочерью и мистером Грандкортом?»

– Это ожерелье я оставлю себе, мама, – решила Гвендолин, откладывая украшение в сторону и закрывая шкатулку. – А все остальное продай, даже если не получишь крупной суммы. Спроси дядю, как это лучше сделать. Я все равно их носить не буду. Хочу постричься в монахини. Интересно, все ли несчастные послушницы чувствуют себя так же ужасно, как я?

– Не преувеличивай, дорогая.

– Разве кто-то может знать, что я преувеличиваю, если говорю о собственных переживаниях, а не о чужих?

Она достала из кармана платок с оторванным уголком и бережно завернула в него ожерелье. Миссис Дэвилоу наблюдала за действиями дочери с некоторым удивлением, однако тон Гвендолин не допускал расспросов.

Впрочем, и сама Гвендолин вряд ли смогла бы объяснить, почему внезапно решила сохранить ожерелье. В основе этого решения лежало суеверие, свойственное многим людям, несмотря на их ум и образование, а именно страх и надежда, которые зачастую оказываются сильнее любых доводов. Гвендолин не понимала, почему не захотела расстаться с ожерельем, как не понимала, почему иногда пугалась, оказавшись одна в поле. При воспоминании о Деронде она испытывала непонятные чувства: то ли уязвленную презрением гордость, то ли благоговейный страх и особое доверие. Нечто туманное и в то же время странное заставило ее поступить с ожерельем именно так. Иногда для объяснения наших бурных порывов необходимо принимать во внимание огромную, не нанесенную на карты страну нашего ума и сердца.

Глава VII