Даниэль Деронда

Ничто не могло поставить миссис Мейрик в неловкое положение: она быстро оценила ситуацию и обрадовалась, что такой важный человек сам приехал к Майре, увидев в поступке проявление живого интереса. Как только он вошел, крохотные комнатки сжались до размера шкафов, пианино, как подумала Мэб, превратилось в смешную игрушку, а все существование семьи сразу стало таким же мелким и суетным, как жизнь мышей в Тюильри. Внешность Клезмера, его манера смотреть по сторонам немедленно заставляли вспомнить о больших залах и многочисленной публике. Возможно, именно таким и представлялся ему мир, ибо каждый из нас мыслит масштабами привычного места обитания. Клезмер, конечно, отличался самодовольством, но оно было столь же естественным, как его длинные пальцы, а самое вопиющее жеманство, которое он мог себе позволить, – это застенчивость и скромность. Жилище миссис Мейрик, по-видимому, привлекло его внимание, и он осматривал его с особым интересом, вспоминая похожий маленький дом на окраине Богемии, где провел детство.

– Надеюсь, вы не сочтете мой визит излишне дерзким, – обратился он к миссис Мейрик с величайшим почтением. – Оказавшись в Челси, я отважился выиграть время и заехать по пути. Наш общий друг мистер Деронда дал понять, что здесь меня ожидает честь знакомства с молодой леди – мисс Лапидот.

Клезмер сразу заметил Майру, однако с утонченной вежливостью поклонился каждой из четырех девушек, словно не знал, о ком из них идет речь.

– Это мои дочери, а вот это мисс Лапидот, – пояснила миссис Мейрик, показывая на Майру.

Клезмер с улыбкой удовлетворенного ожидания поклонился Майре, на которую произвел приятное впечатление и как великий музыкант, и как добрый человек, хотя и строгий судья.

– Надеюсь, вы согласитесь начать знакомство с пения, – предложил гость, сознавая, что все будут рады избавиться от предварительных разговоров.

– С удовольствием. Вы очень любезны, что проявили интерес к моему пению, – ответила Майра, подходя к пианино. – Желаете, чтобы я себе аккомпанировала?

– Непременно, – подтвердил Клезмер и, по приглашению хозяйки, сел так, чтобы лучше видеть исполнительницу.

Проницательная миссис Мейрик не допускала мысли о неудаче, однако мысленно сказала себе: «Глядя на нее, он сможет по-настоящему оценить пение».

Сердца всех присутствующих, кроме Майры, бились быстро и тревожно, в то время как Клезмер сидел, по обыкновению, нахмурившись и слушал с сосредоточенным вниманием. Любое его суровое замечание стало бы для добрых подруг тяжким ударом. Утешиться они могли лишь тем, что слышавший лучших музыкантов Деронда считал пение Майры совершенным. К тому же она выглядела абсолютно свободной и уверенной, так что должна была показать себя во всем блеске таланта.

Майра выбрала великолепную «Оду к Италии» Джакомо Леопарди: «O patria mia»[56], – переложенную на выразительную музыку.

Это было прекрасное соединение печальной мелодии с торжественными строками, «благоговейного трепета с радостью ожидания».

Когда Майра умолкла, Клезмер после короткой паузы произнес:

– Это музыка Джозефа Лео.

– Да, господин Лео был моим последним учителем в Вене, очень строгим и очень справедливым, – ответила Майра с грустной улыбкой. – Он предсказал, что мой голос не годится для сцены, и не ошибся.

– Продолжайте, пожалуйста, – попросил Клезмер, что-то бормоча себе под нос.

Не услышав ни единого похвального слова, три сестры единодушно осудили гостя, а миссис Мейрик слегка встревожилась.

Готовая исполнить любое желание, Майра решила, что гостю будет приятно услышать произведение на немецком языке, и представила его вниманию несколько песен Гретхен из «Фауста» Гёте, положенных на музыку князем Радзивиллом. Когда же она, наконец, закончила, Клезмер встал, прошелся по комнате, а потом вернулся к пианино, возле которого, сжав ладони и покорно ожидая приговора, стояла певица. Внезапно лицо его просветлело, глаза засияли. Он сделал шаг ей навстречу и горячо проговорил:

– Пожмем друг другу руки: вы – настоящий музыкант.

Мэб почувствовала, что плачет, и все три девушки тут же сочли Клезмера достойным обожания джентльменом. Миссис Мейрик свободно выдохнула.

Однако Клезмер вновь нахмурился и с расстановкой произнес:

– Никаких грандиозных залов. Никаких высоких потолков. Мы не соловьи и должны быть скромными.

Мэб тут же перестала считать его достойным обожания: «Можно подумать, Майра проявила хотя бы малейшую заносчивость!»

Майра молчала, зная, что необходимо дождаться особого мнения, и вскоре Клезмер продолжил:

– Я бы не советовал… но в гостиных вы добьетесь большого успеха. Здесь, в Лондоне, можно сделать прекрасную карьеру. Уроки не заставят себя ждать. Не согласитесь ли вы приехать в среду в мой дом и выступить в частном концерте?

– О, буду чрезвычайно вам признательна! – искренне ответила Майра. – Я предпочла бы зарабатывать свой хлеб именно таким скромным способом. Я постараюсь исправить все недостатки. Над чем, на ваш взгляд, мне следует поработать в первую очередь?