Даниэль Деронда

Судьба свела Деронду с духовным изгнанником. Подчиняясь собственной природе, он ощутил отношения с ним как сильнейшую привязанность и почувствовал те обязанности, которые возлагала на него эта встреча. Деронда не обладал иудейским сознанием, однако испытывал тоску – особенно острую из-за печального пробела в биографии – по признанным семейным и общественным связям. Чувство его созрело для нелегкого смирения. Именно поэтому он с готовностью взялся за решение нелегкой задачи, снова и снова думая о миссис Мейрик как о своей главной помощнице. Доброй умной хозяйке гостеприимного дома предстояло первой узнать о том, что брат Майры нашелся. К счастью, лучшее в Лондоне место для чахоточного больного располагалось недалеко от маленького дома в Челси, и Деронда стал тщательно обдумывать, каким образом превратить меблированную квартиру в слабое подобие элегантного дома, украсив ее своими дорогими книгами в кожаных переплетах, удобными креслами и любимыми барельефами Мильтона и Данте. Но разве не предстояло Майре украсить жизнь брата своим присутствием? Какая мебель способна придать комнате такую же безупречность, как нежное женское личико? Есть ли на свете гармония звуков, сравнимая с тонкими модуляциями ее голоса? Деронда подумал, что Мордекай не напрасно остановил выбор именно на нем: во всяком случае, он обретет чудесную сестру, чья любовь ждет воплощения.

Глава IV

А что же Гвендолин? Она вспоминала о Деронде значительно чаще, чем он о ней, и непрестанно задавалась вопросом, что он думает о том или ином предмете и вообще как проводит свое время.

Несмотря на осознание его превосходства, Гвендолин воображала, что занимает больше места в его мыслях, чем это было на самом деле. Только старые и мудрые люди не склонны видеть собственные тревоги и восторги отраженными в чужом сознании. Так что Гвендолин, при ее молодости и внутреннем одиночестве, заслуживает оправдания в стремлении придавать излишнюю важность тому интересу, которые проявил к ней единственный человек, подчинивший ее своему влиянию.

Гвендолин старательно обдумывала каждое его слово, каждый совет: «Он сказал, что мне следует больше интересоваться другимим людьми, расширять свои познания и думать о возвышенном. Но с чего же начать?» Она пыталась понять, какие книги Деронда посоветовал бы перенести в свою комнату, вспоминала знаменитых писателей, чьи творения или вообще обошла вниманием, или сочла абсолютно непригодными для чтения, и с улыбкой воображала, как лукаво спрашивает, не те ли это книги, которые называли лекарством для ума. Впрочем, Гвендолин очень скоро раскаялась в собственной легкомысленности и, убедившись, что никто ее не видит, перенесла из библиотеки в свою комнату сочинения Декарта, Бэкона, Локка, Батлера, Берка и Гизо. Как всякая умная, образованная молодая леди, миссис Грандкорт знала, что именно эти авторы считаются украшением человечества. К тому же она была уверена, что Деронда читал их труды, и надеялась, обогатившись их мыслями, приобрести взгляды, близкие взглядам ее кумира.

Однако поразительно, как мало времени оставалось для освоения этих обширных интеллектуальных пространств! Ей постоянно приходилось выступать в роли миссис Грандкорт, ощущая на себе оценивающий взгляд мужа, который постоянно находил способ поупражняться в превосходстве, чтобы довести свой брак до воображаемого совершенства. Однако чем более законченным становился образ супруги, тем яснее он различал в ее поведении волю к сопротивлению. А сама она, как бы ни восставала в душе, не могла отважиться нарушить светские условности. До сих пор она не решилась ни действием, ни словом, ни взглядом обнаружить перед миром свою тайну и больше всего боялась внезапного мощного импульса, который вырвал бы невольное откровение. Именно это стремление молчать толкнуло ее на искренние беседы с Дерондой, к которому ум ее постоянно обращался за помощью в борьбе против самой себя. В прогулках верхом, на охоте, на светских визитах она заменяла живой интерес и искреннюю радость искусной пародией, так что в первые недели нового года все, кто жил неподалеку от Диплоу, пришли к единому мнению, что миссис Грандкорт держится с необыкновенным достоинством.

– Она умело маскирует триумф, делая вид, что все вокруг – нечто само собой разумеющееся, – заметила миссис Эрроупойнт. – Незнакомый человек может предположить, что она не возвысилась благодаря браку, а скорее снизошла до Грандкорта.

Особенно старательно Гвендолин разыгрывала полное счастье перед матушкой, и бедная миссис Дэвилоу пребывала в столь глубоком заблуждении, что воспринимала некоторое отчуждение от нее молодой четы исключительно равнодушием дочери, нашедшей в замужестве новые интересы. Время от времени ее привозили на ленч или на обед вместе с Гаскойнами, чтобы уже утром, сразу после завтрака, отвезти обратно; иногда Гвендолин наносила короткие визиты в Оффендин, причем супруг ждал у ворот на лошади или в экипаже. На этом общение миссис Дэвилоу с дочерью заканчивалось.