Даниэль Деронда

– В учении каббалы умершие души снова и снова возрождаются в новых телах до тех пор, пока не достигнут совершенной чистоты. Освобожденная из обветшалого тела душа может соединиться с другой, жаждущей встречи, чтобы вместе достичь совершенства и закончить земную жизнь. Когда моя скитальческая душа освободится из этого усталого тела, то присоединится к вашей и исполнит предначертанную ей миссию.

Мордекай умолк, и Деронда, чувствуя, что он ждет ответа, заговорил предельно откровенно:

– Я сделаю все, на что способен, чтобы наполнить вашу жизнь истинным значением.

– Знаю, – ответил Мордекай со спокойной уверенностью. – Я это услышал. Вы все видите; вы стоите рядом со мной на горе прозрения и созерцаете пути, отвергаемые другими. – Он немного помолчал и задумчиво продолжил: – Вы подхватите мою жизнь с той минуты, когда она сломается. Однажды в Триесте со мной произошел такой случай. Набережную освещало яркое утреннее солнце, одежды людей всех национальностей сияли, словно драгоценности. Корабли отчаливали один за другим. До отхода греческого судна, на котором мы плыли в Бейрут, оставался час. Я путешествовал вместе с купцом, исполняя обязанности секретаря и компаньона. Хотел увидеть земли и людей Востока, чтобы получить более полное представление о мире. Тогда я дышал так же свободно, как вы; обладал легкой поступью и выносливостью юноши; мог голодать и спать на голой земле. Я обручился с бедностью и любил свою невесту, ибо бедность означала волю. Сердце мое ликовало. Стоя на набережной, где сама земля излучала свет, а тени несли лазурное великолепие ставших видимыми духов, я чувствовал, как меня подхватил поток новой блистательной жизни, и мое короткое существование, казалось, растворилось и затерялось в неизвестности. Рыдание вырвалось из груди, не выдержавшей блаженства. Так я и стоял, ожидая товарища, как вдруг он подошел и произнес: «Эзра, я был на почте. Вот тебе письмо».

– Эзра! – воскликнул Деронда, не в силах скрыть изумления.

– Эзра, – утвердительно повторил погруженный в размышления Мордекай. – Я ждал письма, так как регулярно писал матушке. Звучание собственного имени подействовало подобно прикосновению жезла, приказавшего вернуться в тело, из которого я освободился. Я открыл письмо, и имя снова вырвалось криком, вернувшим меня с небес на землю: «Эзра, сын мой!»

Погрузившись в воспоминания, Мордекай умолк. Деронда едва дышал, с трепетом ожидая продолжения. Наконец Мордекай снова заговорил:

– О моей матери можно было сказать: «Дети ее поднимутся и назовут благословенной». К ней могли относиться слова нашего великого учителя, который при звуке шагов матери вставал и произносил: «Грядет величие вечности!» Письмо было криком боли и отчаяния, криком матери, лишенной своих детей. Я был старшим. Смерть унесла четырех младенцев – одного за другим. Затем, наконец, на свет явилась моя сестренка, ставшая главной радостью материнского сердца. А в письме она взывала в неутолимом горе: «Эзра, сын мой! Я лишилась ее. Он забрал ее с собой, оставив мне лишь позор. Они никогда больше не вернутся. – Мордекай накрыл ладонью руку Деронды и печально проговорил: – Меня ждала участь Израиля. За грех отца я должен был отказаться от святого дела, и душа моя отправилась в изгнание. Та, которая дала мне жизнь, оказалась в отчаянии, позоре, безысходности. Мгновенно и бесповоротно я решил вернуться. Дух матери и дух ее отцов, обладавших достойными еврейскими сердцами, восстал во мне и побудил к действию. Бог, в котором живет вселенная, проявился в сознании силой послушания. Я отправился в полный лишений путь, чтобы сберечь для нее скудные деньги. Я покинул солнечный край, чтобы вернуться в сырость и лютый холод. В конце пути одну ночь я провел на снегу, под открытым небом, и с того момента началась моя медленная смерть.

Мордекай убрал руку и устремил взор в пространство, а Деронда решительно подавил упрямо множившиеся вопросы. Пока мудрец пребывал в таком состоянии, нельзя было требовать иных признаний, кроме тех, что рождались в его душе.

– Я должен был работать. Мы жили в нищете, так как кредиторы отца все отобрали. Не выдержав страданий, матушка тяжело заболела. Временами она не могла стоять от мучительного биения сердца и погружалась в ужасные видения: ей казалось, что сестру воспитывают в пороке. По ночам, слыша, как она плачет, я вставал, и мы вместе простирали руки в молитве, изливая души в желании, чтобы наша Майра могла избежать зла.

– Майра? – переспросил Деронда, чтобы убедиться, что слух его не обманул. – Вы сказали «Майра»?

– Так звали мою сестренку. После молитвы мать наконец засыпала и некоторое время отдыхала. Ее мучения продлились четыре года, и даже за минуту до смерти мы возносили ту же молитву: я вслух, она – молча, – а потом душа ее отлетела на крыльях.

– И вы больше ничего не слышали о сестре? – спросил Деронда, стараясь говорить как можно спокойнее.