Даниэль Деронда

Незнакомка спрятала лицо в ладонях и расплакалась. Даниэль надеялся, что слезы облегчат страдания, и тем временем смущенно и растерянно представлял, как исполнит твердое намерение и приведет девушку на Парк-лейн. Конечно, трудно найти человека добрее и мягче леди Мэллинджер, но вполне вероятно, что ее не окажется дома. Деронда с содроганием представил лакея, высокомерно рассматривающего эту хрупкую печальную девушку; излишне яркий свет; великолепную лестницу; ледяную подозрительность горничной и экономки, способную испугать, однако ему и в голову не приходило отвезти бедняжку в какое-то другое место. Эта мысль тем более беспокоила его, что ответственность за судьбу девушки была более тяжкой, сильной и волнующей, чем впечатление, которое произвело на Даниэля это жалкое создание. Спустя несколько мгновений в голову пришел другой вариант: попытаться устроить незнакомку под опеку миссис Мейрик, в маленьком доме которой он бывал достаточно часто после возвращения из-за границы, и не сомневался в щедрости романтичных сердец, готовых поверить в невинную искренность горя и бескорыстно помочь. Ганс Мейрик благополучно путешествовал по Италии, так что Деронда не стеснялся появиться вместе со своей подопечной в доме, где его встретили бы добрейшая матушка и три девочки, не знающие иного зла, кроме представленного в исторических романах и драмах. Прелестную еврейку они сразу нарекут Ребеккой, как зовут героиню романа «Айвенго», и решат, что, исполняя просьбу Деронды, действуют во благо своего идола и кумира, Ганса. Представив дом в Челси, Деронда больше не сомневался в верности принятого решения.

После тишины водной глади тряская поездка в наемном экипаже показалась особенно долгой. К счастью, после приступа рыданий подопечная утихла и стала послушной, как утомленный ребенок. Сняв шляпу и откинувшись на спинку сиденья, она задремала, и очаровательная головка поникла, безвольно раскачиваясь из стороны в сторону.

«Они слишком добры, чтобы побояться ее принять», – думал Деронда. Всем своим существом – тихим робким голосом, утонченной внешностью – девушка взывала к доверию и сочувствию. И все же что за история привела ее к нынешнему бедственному положению?

Даниэлю предстояло исполнить странную миссию: вымолить приют для неведомой бродяжки.

Этим вечером он почувствовал, что стал старше и вступил в новую фазу жизни: ему удалось спасти человека, – но как убедиться, что освобождение из лап смерти означает спасение?

Глава VIII

В доме миссис Мейрик царила тишина: окна парадной части гостиной смотрели на реку, а окна приватной половины выходили в сад, так что, когда хозяйка читала вслух дочерям, небольшую комнату, где горели две свечи и лампа, было легко проветрить. Свечи стояли на столе для Кейт, которая рисовала иллюстрации по заказу издательства, а лампа предназначалась не только для чтения, но и для вышивания: Эми и Мэб украшали атласные наволочки, предназначенные на продажу.

С улицы дом выглядел маленьким и бедным, однако приятно было осознавать, что многие неприглядные скромные жилища туманного Лондона были и по сей день остаются убежищами изящного, лишенного вульгарности вкуса. Дом Мейриков был наполнен давно знакомыми, родными предметами, неизменно остававшимися на своих местах. Самой миссис Мейрик эти вещи напоминали время молодости и первых лет счастливого замужества, а детям казались такой же неизменной и не подлежащей критике частью мира, как заглядывавшие в окна звезды Большой Медведицы. Миссис Мейрик многим пожертвовала ради возможности сохранить любимые мужем гравюры, и ее дети изучали историю по картинам и портретам, развешанным в их комнатах. Стулья и столы также воспринимались как давние друзья и не требовали замены. И все же в маленьких комнатах, где оценщикам нечего было бы описать, кроме гравюр и фортепиано, протекала разнообразная жизнь, в которой находилось место для музыки, живописи и поэзии, хотя вряд ли можно с уверенностью утверждать, что в период крайней бедности (пока Кейт не получила прилично оплачиваемую работу) леди могли нанять служанку, чтобы та разжигала огонь в камине и подметала пол.

Мать и дочери были связаны тройными узами: семейной любовью, восхищением идеалами и трудолюбием. Все четверо дружно отвергли желание Ганса потратить часть своих денег на дополнительную роскошь и удобство для семьи, тем самым дав ему возможность заниматься живописью, не бросая университета. Привычная жизнь вполне их устраивала, а поездки в оперу (на галерку) во время кратких визитов Ганса казались пределом мечтаний.

Увидев эту счастливую семью, собравшуюся сегодня вечером в гостиной, никто не пожелал бы ей жизненных перемен.