Даниэль Деронда

Однажды утром мне сообщили, что отец попал в тюрьму и просит, чтобы я срочно пришла. Не объяснив причин заключения, он приказал отправиться к некоему графу, который сможет его вызволить. Я пошла по адресу и узнала в графе джентльмена, которого накануне впервые встретила за кулисами. Это обстоятельство меня взволновало: было трудно забыть, как он тогда смотрел на меня и как поцеловал руку, – однако исполнила поручение, а он пообещал немедленно отправиться к отцу. Тем же вечером отец вернулся домой и привел с собой графа. Даже сейчас в душе рождается ужас перед этим человеком: он досаждал настойчивым вниманием, не спускал с меня дерзких глаз, но я не сомневаюсь, что за всем этим скрывалось презрение к еврейке и актрисе. Граф был не очень молодой, высокий, грузный, с мрачным лицом – кроме тех моментов, когда смотрел на меня. Его улыбка вызывала во мне лишь ужас. Трудно сказать, почему он казался намного хуже других мужчин, но в некоторых чувствах нам непросто отдавать себе отчет. Отец хвалил графа, рассказывая, каким верным другом тот оказался. Я молчала и думала только о том, что этот человек освободил отца из тюрьмы. Когда граф явился снова, отец вышел из комнаты, оставив нас вдвоем. Он спросил, нравится ли мне играть на сцене, и я ответила, что не нравится, а играю только потому, что этого хочет отец. Граф всегда говорил по-французски, а меня называл petit ange[29]

и другими подобными словечками, казавшимися крайне оскорбительными. Я понимала, что он добивается моей благосклонности, но твердо верила, что ни один аристократ не способен испытывать ко мне иное чувство, кроме презрения. Потом он сказал, что мне не нужно больше выступать на сцене: он хочет увезти меня в свой прекрасный дворец, где я стану истинной королевой. Я так рассердилась, что заявила ему: «Лучше навсегда останусь на сцене», – и выбежала из комнаты. По коридору прогуливался отец, и я поняла, что он вступил в сговор с этим человеком. Сердце мое разбилось. Я молча пробежала мимо и заперлась в своей спальне, но на следующий день отец убедил меня, что я не так его поняла, и добавил, что, если я не вернусь в театр, его постигнет разорение и голод. Пришлось опять выйти на сцену, и целую неделю, если не больше, граф не появлялся. Отец нашел новую квартиру и постоянно сидел дома, но однажды жестко заявил, что я должна думать о будущем, а потому обязана принять предложение графа.

Я ничего не ответила, но на следующий день отец сказал, что разорвал театральный ангажемент и мы уезжаем в Прагу. Я во всем начала подозревать злой умысел и твердо решила бежать в Лондон, чтобы попытаться разыскать маму. Два дня ушло на сборы. Деньги у меня были, да кое-что продала, чтобы выручить еще немного. Все самое необходимое сложила в маленькую сумку и принялась ждать. Внезапное молчание отца относительно предложения графа подсказывало, что он задумал против меня что-то новое. Даже возникло опасение, что он хочет сдать меня в сумасшедший дом… Я решила не поддаваться коварным умыслам, чтобы не попасть в разряд падших женщин, которых мне довелось повидать. Сердце восстало против отца, потому что за его спиной постоянно мерещился человек, одна лишь мысль о котором вызывала дрожь отвращения. Вы можете подумать, что у меня не было достаточных оснований для подозрений, кроме собственных чувств. Но мне казалось, что я мыслю разумно, и все, что может случиться, представало ясно и четко. Если я засыпала, то и во сне видела то же самое, а потому почти перестала спать. Не знаю почему, но во всех подробностях, словно наяву, представляла, как отец внезапно меня бросает и я оказываюсь во власти графа, от которого не могу убежать.

В Прагу мы приехали поздним вечером. Отец сидел рядом с возницей – теперь он постоянно курил, – а я все время смотрела в окно. Обычно я не обращала внимания на людей, но в этот вечер замечала каждого, кто шел по улице. Когда экипаж подъехал к большому отелю, я заметила мужчину, который входил в здание, и узнала его прежде, чем он на миг повернулся лицом, а потом скрылся в тени. Той ночью я не спала, а на рассвете выскользнула на улицу так тихо, что никто меня не заметил, и пришла на железнодорожный вокзал. Когда взошло солнце, я уже была на пути в Дрезден и едва не кричала от радости; пугало лишь то, что отец может броситься вдогонку. В Брюсселе стало ясно, что денег не хватает. Я продала, все что могла, и питалась одним хлебом, но все равно не добралась бы до Дувра, не случись чуда. Засунув руку в карман плаща, я обнаружила там полнаполеондора. Раздумывая, откуда взялась монета, я вспомнила, что по пути из Кельна в вагоне напротив меня сидел молодой рабочий. Он несколько раз пытался завести со мной беседу и даже предложил разделить с ним трапезу, но я боялась всего и всех и отказалась. Думаю, это он положил мне в карман золотую монету.