Дарители жизни

— Комнату мы приготовим, так что устраивай свои дела и приходи, — Сергей Емельянович похлопал Бориса Павловича по плечу. — Не дрейфь, прорвемся.

Домой Борис Павлович летел на крыльях. Решение принято! Теперь он знал, что ему делать. Он поговорит с Алексеем, братом Прасковьи Яковлевны, заручится его поддержкой. Это железный мальчишка! Без его пособничества не обойтись. Надо попросить, чтобы он подготовил Пашины вещи, незаметно собрал их в кучу, упаковал. Как только она приедет на выходные, так сразу ее надо умыкать оттуда. Ну, а потом Алексей должен будет... оставаться при родителях, успокаивать их. Короче, беречь и сохранять. Он справится!

Побег назначен на полночь

Прасковья Яковлевна стояла в тамбуре на подкашивающихся ногах. Поезд подходил к станции Славгород, а она не знала, что ее ждет на вокзале и дома. Глаза, всматривающиеся в дверное окошко, тревожно бегали по сторонам. Вот замелькали первые станционные постройки, поезд пошел совсем медленно, догнал ждущую на перроне толпу.

Вдруг мелькнуло знакомое лицо — с поезда ее встречал Алексей.

— Что случилось? — еще с вагонной подножки спросила Прасковья Яковлевна. — Ты зачем здесь?

— Мне Борис все рассказал, — ответил мальчишка. — Ты не волнуйся, я пришел предупредить тебя, что мы с ним все подготовили.

Прасковья Яковлевна поцеловала брата в щеку, обняла за плечи, прижала к себе:

— Защитник мой дорогой, мне с тобой ничего не страшно.

И они пошли домой.

— Сегодня ты в клуб не идешь, — рассказывал Алексей о намеченном с Борисом Павловичем плане. — Сделаешь вид, что смирилась с решением родителей. Побег назначен на полночь.

— А Борис придет?

— Ему нельзя участвовать в этом! — Алексей испуганно округлил глаза. — А то скажут, что он обнес наш дом. Ты ведь с собой что-то возьмешь, да? Я приготовил твои вещи, осталось только в сумки сложить.

— Так я что, сама должна буду идти ночью к нему?

— Он будет ждать тебя в переулке.

Так они и сделали.

С вечера долго сидели за общим ужином, слушая рассказ Прасковьи Яковлевны о студенческой жизни, о городских подругах, пока не почувствовали, что притомили родителей и усыпили их бдительность.

В полночь Прасковья Яковлевна тихо открыла форточку и выбралась наружу. Алексей подал ей приготовленные сумки и помахал на прощанье рукой. Операция прошла быстро и без сбоев, как у настоящих подпольщиков.

Утром родители даже не сразу кинулись, что дочери нет в доме, ходили неслышно, чтобы ее не разбудить. Ну а потом нашли записку...

«Мамочка и папаша, простите меня и не ищите. Я пошла к отцу своего будущего ребенка. Мы с ним начинаем самостоятельную жизнь. Не судите, умоляю! Паша»

Что с ними было! Что было...

Как они пережили это горе, как перенесли и остались живы, невозможно представить. Мир померк в их глазах, сузился до одной черной точки. И не стало возможности дышать. Чтобы не сойти с ума, они пытались смягчить полученный удар и твердили, что так бывает. Они обсуждали аналогичные случаи из жизни чужих людей, когда своевольные дети покрывали себя позором, не чувствуя его, а родителям доставалась двойная порция этого позора. Всеми способами они старались найти опору в этой губительной ситуации, чтобы сохраниться.

Так прошел день, и второй, и несколько других дней, похожих друг на друга.

Евлампия Пантелеевна вспоминала свою старшую сестру Наталью, когда та объявила родителям, что нагуляла брюхо черте от кого... Тогда у ее родителей тоже был страшный безмолвный надрыв, и Пантелей Савельевич все время повторял: «Мы потеряли старшую дочь». А потом все постепенно устроилось, даже байстрюка записали на подвернувшегося под руку мужа. Она говорила о сестре зло, с неприязнью, осуждающе, словно тот давний случай и был причиной ее сегодняшнего огорчения.

— А мы потеряли единственную дочь, — словно эхо, отозвался Яков Алексеевич.

Евлампия Пантелеевна взглянула на мужа, кивнула подбадривающе, словно она одна имела право на отчаяние, а ему это запрещалось.

— Алешка! — строго позвала сидящего рядом сына. — Говори, не скрывай, куда ушла твоя сестра? Наверное, без тебя тут вода не освятилась?!

— Да не знаю я, мама, честное слово.

— А чего тут сидишь?

— Так я возле вас. Вы же вот расстроены...

— Иди гуляй! Жалельщик, — прикрикнула Евлампия Пантелеевна.

Алексей встал, вялой походкой прошел к двери, взялся за щеколду. Он раздумывал, пора или не пора сказать родителям правду. По каким-то неявным признакам в их поведении, наконец, определил, что настал час дать им действовать. И решился:

— Ну, я это... Я бы у Людмилы Гончаровой искал...

— Что-о? — грозно повернулась к нему мать. — Значит, сговор?

— Так я подслушал...

— Сейчас ты у меня получишь, стерво. Ведь знал все и промолчал! — она схватилась со стула.

Алексей пулей выскочил за дверь. Теперь он мог спокойно заниматься своими делами, будучи уверенным, что самый опасный момент позади. Дальше родители справятся сами.

Благословение на счастье