Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

— Ладно, товарищ инструктор умеет парировать удары! И мне нравится, что ты не строишь из себя политического всезнайку… Ну, давай займемся твоим бытом. Завтра у тебя будет новое место жительства. Мы устроим тебя у «Киндербюро».

— Вот тебе и раз! Значит, я буду жить здесь, в ЦК. А удобно ли это?

Грета смотрела на меня расширившимися от изумления глазами:

— Ничего не понимаю… Почему в ЦК? У нас нет общежития и, кроме того…

— Да, но ведь Киндербюро, вероятно, помещается здесь?

— Ах, вот что… Киндербюро… И ты решил… — Она вновь расхохоталась. — «Киндербюро» — это прозвище одного хорошего товарища. Руди Шталя. Он так влюблен в своих пионеров, что, наверное, не расстанется с красным галстуком до самой смерти. А ты ведь тоже старый пионерлейтер, товарищ Даниэль!

Грета сказала это утвердительно, и я понял, что она знает не только Даниэля Дегрена, но и Дмитрия Муромцева.

— Мой пионерский отряд был одним из первых, — не без гордости сообщил я, но тут же поправился: — Но я довольно давно ушел с пионерской работы.

— И остался членом Международного детского бюро. Не хитри, товарищ инструктор. Мы просили прислать к нам человека, имеющего большой опыт пионерской работы. Так что держись! Ну, а жить ты будешь у Руди.

— У Руди так у Руди, — сказал я, — Когда же переезжать? Сегодня?

— Завтра вечером ты его увидишь и обо всем договоришься. Пожил несколько дней как буржуй, ну и довольно.

— Да, «Бавария» мне, пожалуй, не по карману, — улыбнулся я.

Вильде отошла от меня и на этот раз села уже за стол, так что черненькая растрепанная ее головка возвышалась над кипами бумаг, газет и журналов.

— А в общем-то у вас в Берлине тишь да гладь, — неосторожно сказал я.

Она тотчас же взорвалась, как ручная граната:

— Тебе так кажется, товарищ инструктор? Ах, какой ты наблюдательный! Потолкался по центру, посидел в пивной, затеял драку с безработными, и, пожалуйста, картина готова… А тебе известно, что в прошлогодней забастовке рурских металлистов участвовало сорок тысяч молодежи?

— Но это же было в ноябре прошлого года!

Грета из всех сил трахнула своим смуглым кулачком по столу:

— Тогда ты ничего не понимаешь!.. Знаешь, что сказал Тедди на шестом конгрессе? Я выучила наизусть. Вот… — И она проскандировала, сердито поблескивая в мою сторону толстыми стеклами очков: — «Благодаря своей энергии, своему воодушевлению, самопожертвованию и инициативе молодежь является одним из важнейших революционных факторов, при помощи которых коммунистическая партия должна проводить работу против империалистической войны и за превращение империалистической войны в гражданскую». Что ты на это скажешь?

— Я был на конгрессе и слышал выступление товарища Тельмана.

— Услышать — еще не значит понять!

— Да что ты на меня набрасываешься? Я же знаю, что вы тут здо́рово работаете.

— Хуже, чем должны бы, — тотчас же возразила она. — Нас очень мало, Даниэль; каждому приходится работать за десятерых, и всё равно остается уйма несделанного.

Теперь я видел перед собой не мальчишку-заводилу, а утомленную, забывшую, что такое отдых, женщину. Тонкие морщинки бежали от уголков ее бледного рта к круглому упрямому подбородку. Она зажгла очередную сигарету и стала сжато и очень толково рассказывать о положении в германском комсомоле.

— Что́ такое двадцать тысяч комсомольцев, если право голосовать получило почти три миллиона немецкой молодежи? Что́ такое двадцать тысяч, если буржуазные юношеские организации объединяют в своих рядах миллионы? И всё же, если эти двадцать тысяч сомкнуты в единый крепкий кулак, — и опять смуглый маленький кулачок девушки мелькнул над столом, — это много, Даниэль, очень много. Но, к великому нашему сожалению, мы никак не можем справиться с текучкой. В Берлин-Бранденбургской организации ребят, состоящих в союзе три года, меньше четырех процентов! Приходят и уходят, будто союз — танцевальная площадка. А «старики», за самым редким исключением, вступив в партию, забывают о своем комсомольском долге.

— А чем ты сама объясняешь такую текучесть?

Вильде обеими руками вцепилась в свои непокорные черные кудри.

— Ах, если бы я это знала! — с отчаянием воскликнула она. — Мы неустанно мобилизуем членов союза на решение самых острых политических задач дня. Мы говорим им, что пролетарская революция уже не за горами, еще одно усилие, еще один могучий порыв… Мы взываем к их революционной сознательности, а они, знаешь ли, хотят танцевать танго, целоваться и вообще заниматься всякими глупостями. Как будто бы на это есть время!

Я чуть не спросил Грету, неужели она никогда в жизни не танцевала и не целовалась с парнями, но решил, что это слишком легкомысленная тема для разговора инструктора ИК КИМа с политическим секретарем крупнейшей окружной организации.

— А как вы работаете среди противников?

— Разоблачаем социал-предателей. Есть уже ощутимые успехи. Их союз молодежи трещит по швам. СИМ переживает сейчас глубочайший кризис.