Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

И тут я увидел на лацкане его пиджака свастику. Черный зловещий паук мелькнул и скрылся за белой салфеткой. Ошибиться я не мог, и, следовательно, за столиком против меня сидел настоящий наци, первый наци, которого я видел в своей жизни. Мысли одна другой нелепее затолкались в мозгу. Встать и уйти? Или резануть «правду-матку» в эти холодные прозрачные глаза, высказать всё, что я думаю о фашизме и фашистах?.. Выдать себя?.. Фу ты черт, какая ерунда! Я же Даниэль Дегрен из Льежа, и мне наплевать на «грязную политику». Ну что ж, вести себя с ним, как Даниэль Дегрен?..

На всякий случай я оглянулся, ведь, может, за одним из столиков сидят мои незаметные «ангелы-хранители», те самые парни в юнгштурмовках, которые предотвратили дурацкое побоище в «Уютном уголке». Нет, не видно! Один на один… Над пропастью, как Шерлок Холмс и профессор Мориарти…

Тем временем нацисту принесли коньяк, вино в серебряном ведерке и устрицы, а мне — шницель по-венски.

Отхлебнув глоточек коньяка из плоскодонной рюмки и пробормотав «неплохо», он прямо обратился ко мне:

— Ваше пиво, как и всякое подчеркнутое выражение добродетели, наводит на меня уныние. Не перейти ли вам, камрад, на коньяк?

— Вы принципиальный противник пива или только добродетели? — спросил я.

— Добродетель — старая шлюха, укравшая фату невесты. Что касается пива, то оно хорошо только в жаркую погоду. Вы не согласны?

— Нет, я люблю пиво, — возразил я.

— Ага, последователь традиционной немецкой кухни: свиная отбивная с пивом. Хотя, мне сдается, что вы иностранец?

— Да, бельгиец.

— О! И вы впервые в Берлине? Тогда разрешите осведомиться, как вам нравится столица хаоса и бессилия? Впрочем, может быть, вы предпочитаете говорить на родном языке? Я прилично знаю французский.

И он заговорил по-французски. Почти так же плохо, как портье моего отеля.

— Сегодня меня грызет тоска. Angoisse, кажется, я еще не забыл. Я ничего не сделал полезного. Понимаете — отсутствие направленного… Как это? Action… Простите, но у меня уже полон рот вашего «эр»…

— А вы говорите по-немецки. Мне необходима практика.

— Благодарю. — Он тронул мизинцем кончик младенчески розового языка, будто проверяя его целость. — Конечно, ваш немецкий нуждается в отшлифовке. Но позвольте предложить вам бокал этого винца…

Фашист угощает меня вином. Вот так ситуация!

— Прозит, камрад! — улыбается он, наливая бокалы. — Я еще не был в вашей стране, хотя отец много рассказывал об архитектурном великолепии Реймского собора.

— Который разрушила ваша артиллерия. Ваш отец участвовал в войне?

— Да, он черный гусар. Война есть война, камрад, и снаряды не меняют траектории, когда на их пути вырастают памятники зодчества. Вы, конечно, последователь доктрин господина Вандервельде?

— Отец говорил мне: сперва встань на ноги и только тогда выбирай привязанности. Меня не интересует политика, мсье.

— Я старше вас и почти уже не прислушиваюсь к советам моего старика. Он консервативен, как и все, родившиеся в прошлом, буколическом веке. Но как вы находите вино?

Вино было чуть горьковатое и страшно холодное.

— Отличное вино!

— Я рад, что оно вам понравилось. Прозит, камрад!

Мы подняли бокалы.

— Меня зовут Герхард.

— А меня Даниэль…

— Вас, Даниэль, никогда не мучит сознание, что вы родились слишком рано или слишком поздно?

— Я как-то не думал об этом.

Герхард ловко вскрыл устрицу и, брызнув на нее лимоном, жадно проглотил.

— Вы студент, Даниэль?

— Кончаю коммерческий факультет. Таково желание отца.

— Ваш отец?..

— У него небольшая фабрика кружев.

— И он, естественно, хочет передать бразды правления своему сыну?

Я молча пожал плечами. Что он прицепился ко мне, как репейник к собачьему хвосту?

— Вас раздражает моя болтливость? Я много выпил сегодня. И знаете, хочется поговорить по душам. Ведь сосед по купе — самый приемлемый объект для исповеди. А вы — мой случайный сосед по столику. Это одно и то же.

Он проглотил еще одну устрицу и, как бы набравшись сил, продолжал: