Давно, в Цагвери...

Потому-то и встречаю я Гиви восторженным воплем. А он, протягивая мне одну из соломинок, великодушно заявляет:

— Держи, Ли! Первый шар твой!

И — вот она, радость: из капли мыльной пены на кончике соломинки распускается, растет, становясь все ярче, все больше, похожий на маленькое солнце шар. Я дую старательно, осторожно, замирая при мысли, что он может вот-вот лопнуть, исчезнуть.

— Довольно, Ли, — шепотом предупреждает Гиви. — Пускай!

И сотворенное мной чудо срывается с кончика соломинки и летит. Ах, хоть бы не задел за ветки акаций, за электрические провода! Но нет, шар миновал все опасные места, и вот уже внизу восторженно визжат ребята. О, да ведь это Васька с Амалией поднимают на улице такой гвалт! И дворник Тигран, величественно опершийся на метлу, тоже задумчиво следит за полетом мыльного пузыря. Огромный, розовый, он улетает все дальше, дальше…

Потом отправляется в путешествие шар Гиви, затем улетают вместе два наших шара. И еще. И еще… Вычерпав соломинками пену, мы усаживаемся рядом на подоконнике и принимаемся разглядывать улицу, проезжающие по ней фаэтоны, прохожих. Гиви любит угадывать, кто из прохожих чем занимается, куда и зачем спешит.

— Смотри, какая нарядная! — показывает он глазами на пробегающую внизу девушку. — Как думаешь, куда идет?

Девушка спускается вниз по нашей улице, по направлению к базару, и я простодушно заключаю:

— На базар, куда же еще!

Но Гиви смотрит на меня с жалостью и осуждением.

— Эх, Ли! Да ты посмотри, какие она надела туфельки! А платье! Нет, конечно, не на базар! Знаешь, куда? На свидание! Где-то ждет ее джигит с букетом цветов! Нет, за кинзой и тархуном так не торопятся…

Да, мечтатель Гиви все объясняет по-своему. Его ярко-серые глаза с любопытством осматривают улицу, на которой то и дело звучат приветственные возгласы: «Моди ака! Моди хар! Моди, генацвале! Моди! Моди!»[10] Кажется, все прохожие знают друг друга, все — друзья…

— А вон тот парень в новеньких желтых ботинках уже третий раз проходит мимо, — показывает Гиви. — Видишь, Ли? Я думал, он на наши пузыри любуется; но мы уже давно не пускаем пузырей, а он все смотрит на нас, смотрит, будто хочет что-то спросить.

Перевесившись через подоконник, я разглядываю рослого черноусого парня в желтых ботинках и синем костюме. Лицо его кажется чуточку знакомым, но я не могу вспомнить, где его видела. Впрочем, чему удивляться — встречала где-нибудь на Руставели или Плехановской, молодые люди и днем и вечером прогуливаются по улицам, собираются группами у кафе и кино, смеются, заигрывают с девушками.

Мы не успеваем решить, что нужно возле нашего дома парню в желтых ботинках, как заходит тетя Верико и уводит Гиви: им пора в магазин.

— Спасибо, Гиви! — кричу я вслед.

— Не стоит, Ли! — церемонно раскланивается мой рыцарь.

А потом появляется Амалия; как и Гиви, приносит мисочку с мыльной пеной, она тоже любит пускать пузыри, но с Гиви они не очень-то ладят. Догадываюсь — Амалия ждала, пока Гиви уйдет. Но мне уже надоело наше занятие, и я лишь наблюдаю за Амалией да поглядываю вниз, на улицу. Парень в желтых ботинках перешел на другую сторону и, прислонившись плечом к кипарису, чего-то ждет у входа в Александровский сад.

Амалия один за другим выдувает пузыри, но она нетерпелива, дует в соломинку слишком сильно, и шары лопаются маленькими. В зеленоватых глазах ее вспыхивают недобрые искры.

И тут я вижу: парень в желтых ботинках резко швыряет в сторону недокуренную папиросу и улыбается — кому-то обрадовался… Миранда! Беспокойно оглядываясь на наши окна, она спешит к парню, размахивая на ходу хозяйственной сумкой. Еще раз с тревогой оглянувшись, Миранда хватает его за руку и быстро взбегает по каменным ступенькам, ведущим в Александровский сад. Мне видно, что они останавливаются за деревьями и разговаривают. Парень размахивает руками, будто уговаривает Миранду, а она, потупившись, молчит.

Так вот, значит, в чем дело, вот где настоящая Мирандина тайна! Это, конечно, из-за него она тосковала и мучилась, а теперь помирились — потому Миранда и стала веселой и ласковой.

Мне ужасно хочется посмотреть на них поближе, услышать, о чем говорят.

Амалия, покрасневшая от злости и нетерпения, со сверкающими глазами, все еще не признает себя побежденной, ей, конечно, надо выдуть хотя бы один такой большой и сияющий шар, какие получались у нас с Гиви. И, зная ее упрямство, я понимаю: Амалию можно отвлечь только хитростью. Я хватаю с бабушкиного комода свою копилку — почтовый ящичек с прорезью, в него всегда бросаю подаренные мне монеты — и трясу копилку прямо перед носом Амалии. Тигриные глазки загораются жадным огоньком — волшебный звон, конечно же, вызывает в душе Амалии воспоминание о сладкой шипучей воде «Лагидзе», о прохладных лепешках мороженого, обжатых вафельными кружками. Да, моя хитрость удалась!

— Ты что? — спрашивает Амалия, еще не доверяя возникшему перед ней видению. — Ты что, Ли?

Я с трудом вытрясаю на ладонь несколько монет, подкидываю их, звеню.

— Мороженого хочется! — шепотом признаюсь я, оглядываясь на дверь.