Давно, в Цагвери...

— А что, Ласточка? — Дядя Серго поворачивается ко мне, и я вижу, что он уже улыбается. — Действительно, не отправиться ли нам путешествовать?

Я в восторге! Миранда помогает мне надеть легкое весеннее пальтишко и капор, дядя Серго берет свою суковатую трость — приходя, он всегда оставляет ее возле двери, — и мы выходим на залитую солнцем улицу князя Барятинского… хотя, нет, теперь это улица имени Арсена Джорджиашвили.

— Куда же пойдем, Ласточка?

— Конечно, на Руставели!

В городе многие знают дядю Серго, и мне приятно пройтись с ним по главному проспекту, отвечать на приветствия его друзей. Но сегодня он решает иначе.

— А не отправиться ли нам к Куре? А? Посмотрим на реку, на Метехский замок. Растревожили меня воспоминания…

Что ж, на берег так на берег! Мне тоже хочется посмотреть на древний Метехи, который цари превратили в тюрьму, где убивали революционеров.

И, пересекая Александровский сад, мы спускаемся к реке.

В те далекие годы еще не было ни гранитной набережной, ни тенистого парка, разбитого много позже вдоль Куры. Дорожка вилась по краю обрыва — мы шагали, и мелкие камушки срывались у нас из-под ног и, шурша, скатывались в воду и всплескивали там.

Дядя Серго, как и обычно, крепко держит меня за руку, и я снова удивляюсь, какая у него горячая и влажная рука. Я иду и смотрю не себе под ноги, а разглядываю противоположный берег. Вон как лепятся по каменному обрыву домики с башенками и балконами, издали они похожи на птичьи гнезда, которые свиты под карнизом нашего дома. Наверно, в таких домиках страшно жить: балконы свешиваются прямо над клокочущей рекой, кажется чудом, что они не обрываются, не обрушиваются в воду. И как люди, которые там живут, могут разгуливать по балконам, пить на них чай, спать в теплые летние ночи?

Мы останавливаемся неподалеку от Воронцовского моста. Отсюда хорошо виден Метехский замок, освещенный сейчас солнцем, он кажется особенно угрюмым и мрачным.

Дядя Серго показывает мне окно камеры, из которого бежал Камо, показывает другое — через него часовой застрелил Ладо Кецховели.

Я долго разглядываю тяжелые каменные стены, крошечные окошки, а потом взгляд мой перебегает на Куру, на Воронцовский мост, за ним — Плехановская, и там, совсем неподалеку, лавочка дядюшки Котэ. Мне приятно вспомнить доброго старика, и я принимаюсь рассказывать дяде Серго, как мы с бабушкой ходили к нему в гости. Дядя Серго слушает мой восторженный рассказ, но лицо его хмурится, становится замкнутым. Он угадывает мое невысказанное желание и отрицательно качает головой:

— Нет, Ласточка, мы не пойдем к Котэ. Видеть я не могу этих новоявленных буржуев! Сколько их развелось кругом, будто и не было революции! И потом, знаешь, ведь когда-то, при царе, он служил в Метехи. Правда, говорят, служил поваром, варил арестантам баланду. Но факт остается фактом.

— Дядюшка Котэ работал в тюрьме? Он такой добрый!..

— Да, добрый… — задумчиво соглашается дядя Серго. — Он даже передавал на волю из тюрьмы записки, а в тюрьму — передачи… Правда, ему неплохо платили… Когда победила революция, многие стали приписывать себе перед ней заслуги. А пойди проверь… Давай просто послушаем, как свистят птицы. Вон слышишь: цвик, цвик, цвик… Не знаешь, как зовут эту сладкогласую пичугу?

— Не знаю…

Дядя Серго устал, ему трудно много ходить, он садится на скамейку, там, где хорошо пригревает солнце, и усаживает меня рядом. С худого морщинистого лица его медленно сходят набежавшие тени. Оно становится добрым и грустным, как всегда.

МИРАНДИНЫ ТАЙНЫ

А на следующий день происходит нечто, повергающее нас в смятение и тревогу. Миранда с утра отправляется на базар за покупками и не возвращается домой даже к вечеру.

Мама и бабушка волнуются очень, но папа относится к исчезновению девушки с философским спокойствием.

— Я же предсказывал, Ольга Христофоровна, — хмурясь, говорит он за ужином. — И теперь повторяю: вы слишком мало о Миранде знали и знаете. Кто она? Откуда? Вы с Ритой легкомысленно доверчивы. Скажите спасибо, что она скрылась лишь с теми деньгами, которые ей выдали на покупки. Могла бы прихватить и еще кое-что!

Мама нервно позвякивает ложечкой о край блюдечка.

— Но Миранда прожила у нас больше месяца и ни в чем дурном не замечена, Лео, — с упреком напоминает она. — Почему ты о ней говоришь плохо?

Папа улыбается чуть свысока, так взрослые улыбаются детям.

— Видишь ли, Риточка, мне из-за моей профессии приходится все время сталкиваться с изнанкой жизни, на кою вы с Ольгой Христофоровной взираете с чистенькой, фасадной стороны. В юридической практике…

— Ох уж эта юридическая практика! — в сердцах перебивает мама, и щеки ее краснеют. — Раньше, Лео, ты был доверчивый и добрый, но твоя работа… Нельзя же вовсе не доверять людям! Тебе кажется, что весь мир населен ворами и жуликами!

— Ну зачем крайности? — Папа недовольно пожимает плечами. — Я за доверие в рамках разумного…