Декабристы

Подлинность этого письма требует подтверждения, но если сравнить его с показаниями Рылеева на суде, то видишь, что оно в сущности есть простое повторение всего, что Рылеев говорил перед судьями и что писал в своем первом донесении Государю. Что же касается отречения от «заблуждений и политических правил», то в этом признании нет отказа от идеалов, какими он жил, или от политических учений, которых он придерживался в теории. Слова Рылеева должно понимать, как добровольное отречение лишь от того способа проведения их в жизнь, какой был сгоряча избран им и его друзьями.

Во всяком случае, черновое письмо Рылеева к царю, если оно было им написано, не имело за собой никаких иных побуждений, кроме искреннего выражения благородной мысли, примиренной с несчастьем.

XIX

Спокойно и твердо взошел Рылеев на эшафот. «Положите мне руку на сердце, – сказал он будто бы священнику, – и посмотрите, скорее ли оно бьется».[659] Если оно и билось сильнее, то во всяком случае не от страха.

О последних минутах Рылеева существует много рассказов. Расходясь в мелочах, все эти показания современников в один голос говорят о стойкости, с какой Рылеев встретил кончину. Приведем некоторые из этих описаний.

«Я не спал, – рассказывает Оболенский, – нам велено было одеваться, я слышал шаги, слышал шепот, но не понимал их значения. Прошло несколько времени – слышу звук цепей. Дверь отворилась на противоположной стороне коридора: цепи тяжело зазвенели. Слышу протяжный голос друга неизменного Кондратия Федоровича Рылеева: «Простите, простите, братья!» – и мерные шаги удалились к концу коридора».[660]

«Приведение приговора в исполнение на обширном поле, простиравшемся позади Петропавловской крепости, назначено было на 13 июля 1826 года, на рассвете. При этом должны были присутствовать отряды из всех войск гвардии. В городе никто, или почти никто, не знал ни о времени, ни о месте экзекуции. Я узнал об этом случайно, и с товарищем моим отправился на Петербургскую сторону. Мы дошли до конца Троицкого моста, далее стража нас не пустила, но и оттуда все поле и вся обстановка, при помощи биноклей, хорошо были видны. Войска уже были на своих местах; посторонних зрителей было очень немного: не более 150–200 человек…

Был уже пятый час утра, когда приступили к казни главных преступников. Их поставили на скамейку в ряд, в расстоянии друг от друга на какие-нибудь пол-аршина. На голову одели колпаки, которые насунули на лица, закрыв их совсем, начиная с шеи, и во всю длину ног надели белые фартуки и сзади завязали их вверху и внизу так, что руки и ноги были фартуком спеленуты. Наконец, наложили на шеи петли, которые должны были затянуться и удержать казненных на воздухе, когда из-под их ног отнята будет скамейка. Но тут и последовал известный потрясающий эпизод. Веревки были новы и туги: когда оттолкнули скамейку, то головы двух средних в ряду осужденных просунулись вниз сквозь незатянувшиеся петли, и они тяжело упали на землю. Повисли только трое. Падение это произвело потрясающее впечатление. Все приготовились видеть пять человек, заслуживших смертную казнь повешенными, но никто не предвидел случившегося так неожиданно и продолжившего предсмертную агонию двух несчастных. Это были Рылеев и Бестужев. Говорят, что упавши, Рылеев воскликнул: «Нам во всем неудача!» Прошло около четверти часа, пока их снова поставили на скамейку, расправили веревки, а между тем повисшие до того вертелись в предсмертных конвульсиях. Стража окружала виселицу, но, по прошествии получаса, стали всех пускать, и толпа любопытных нахлынула. Казненные висели уже неподвижно. Прошло еще полчаса – мертвецов сняли и отнесли в крепость».[661]

«Все они были очень покойны, отказались иметь последнее свидание с родными (Рылеев с женой), чтобы не расстроить их и себя. Говорили немного между собой и ожидали последнего часа с твердостью. Их вывели рано, до свету, заковав прежде в железо. Выходя в коридор, они обнялись друг с другом и пошли, сопровождаемые священником и окруженные караулом, к тому месту, где мы видели столбы. Тут их поместили на время в каком-то пороховом здании, где были уже приготовлены пять гробов. Протоиерей Мысловский был при них до последней минуты. У двоих из них, кажется, Пестеля и Каховского, оборвались веревки, и они упали живые. Исполнители потерялись и не знали, что делать, но по знаку Чернышева их подняли, исправили веревки и снова не взвели, а уже внесли на эшафот. Потом, когда уверились, что все пятеро уже не существуют, сняли их и отнесли туда, где находились гробы, и, положивши в них тела, оставили их до следующей ночи. Потом свезли в ночное время на устроенное для животных кладбище (называемое Голодай) и там неизвестно где закопали. Говорят, будто бы протоиерей Мысловский хотел было воспротивиться второй казни двух упавших, но что Чернышев настоял на этом».[662]