Декабристы

Трупы сложили в большую телегу, но хоронить не повезли, ибо было уже совершенно светло, и народу собралось вокруг тьма-тьмущая. Поэтому телега была отвезена в запустелое здание училища торгового мореплавания, лошадь отпряжена, и извозчику наказано прибыть с лошадью в следующую ночь. В следующую ночь извозчик явился с лошадью в крепость и оттуда повез трупы по направлению к Васильевскому острову, но когда он довез их до Тучкова моста, из будки вышли вооруженные солдаты и, овладев возжами, посадили извозчика в будку Несколько часов спустя, телега возвратилась к тому же месту; извозчику заплатили и он поехал домой. О месте, которое приняло в себя трупы казненных, ходили по Петербургу два слуха: одни говорили, что их зарыли на острове Голодае, другие уверяли, что тела были отвезены на взморье и там брошены с привязанными к ним камнями, в глубину вод».[666]

Проверить все эти рассказы нельзя, но несомненно, что в общем они передают верно печальную картину.

Самое сомнительное в них, это те слова, которые Рылеев будто бы произносил на эшафоте.

Судя по настроению Рылеева, как оно нам открывается в его последних письмах, трудно предположить, чтобы в последние минуты жизни он решился бросить запоздалый вызов тому порядку и тем лицам, в борьбе с которыми он погиб. «Рылеев не сказал ни слова при казни», – утверждает Якушкин,[667] и, по всем вероятиям, на самом деле так и было.

XX

Никто по началу деятельности Рылеева не мог ожидать, что он так кончит. Что-то роковое было в его жизни; и те, кому пришлось вспомнить о нем, естественно задумывались над вопросом, что это была за личность – действительно ли самой природой подготовленная для революционной агитации или случайно попавшая в ряды революционеров?

О случайности в строгом смысле слова не может быть и речи. Рылеев действовал вполне сознательно и подготовлял себя к действию – гораздо более сознательно, чем весьма многие из участников заговора.

Но был ли Рылеев настоящий политический деятель, цельная революционная натура? Обладал ли он всеми качествами, необходимыми для осторожной, последовательной, обдуманной и смелой агитации? Смелость была, это – несомненно, но все остальные, для успешной политической пропаганды необходимые качества – мы могли в этом убедиться – отсутствовали.

Некоторым современникам Рылеев мог казаться воплощенным революционером, так как они судили о нем только по его речам и по тому возбужденному состоянию, в каком он их произносил. А все до одного, кто знал его, замечали за ним эту способность быстро воспламеняться и говорить с крайним возбуждением.[668] Его выразительные глаза остались у всех в памяти.

Если один из товарищей обозвал его на суде «коварным злодеем»,[669] другой обвинял в большом властолюбии, в умышленном желании окружать себя бездарностями, чтобы первенствовать;

[670] если другой современник говорил, что он в душе революционер, сильный характер, бескорыстный, честолюбивый, ловкий, ревностный, резкий на словах и на письме, если он его считал пружиной возмущения, человеком, воспламенявшим своею настойчивостью и своим воображением;[671] если, наконец, Греч называл его не формальным революционером, а фанатиком, слабоумным человеком, одуревшим от либеральных мечтаний,[672] – то все эти отзывы – либо отклики собственных преувеличенных признаний Рылеева, либо голос вражды, либо, наконец, голословная брань, с нечистыми намерениями.

Вся жизнь Рылеева показывает нам, что мы имеем дело не с фанатиком, не с принципиальным революционером, не с коварным, не с властолюбивым человеком, не с вождем восстания, а именно с «певцом» его, с Тиртеем, с сентиментальной натурой, легко воспламенимой, но крайне невыдержанной и нервной, которая вскипала и выкипала очень быстро.[673]

Рылеев, – как говорил про него его ближайший друг А. Бестужев, – (был) человек весь в воображении, но, кроме либерализма, составляющего, так сказать, точку его помешательства, чистейшей нравственности. Он веровал, что если человек действует не для себя, а на пользу ближних и убежден в правоте своего дела, то, значит, само Провидение им руководит.[674] И, несомненно, каковы бы ни были недостатки Рылеева, как политического мыслителя и практика, как судьи своего времени, как вождя и оратора, наконец, как нервного мечтателя в минуту поражения, – общий рыцарский характер его как деятеля и человека стоит вне всяких подозрений. Он признан даже строгими судьями.[675] В этом характере было, бесспорно, много донкихотства, но в самом возвышенном, трагическом и гуманном смысле.

Как человек, Рылеев был редкой доброты и отзывчивости.[676]