Декстер во тьме

Я поглядел на головы, так аккуратно насаженные на фонари. Они, конечно, горели в том же огне, что и обжаренные тела, и следов крови заметно не было. Шеи, по-видимому, были перерезаны очень чисто. Кроме этого, у меня вообще не было никакого глубокого понимания чего бы то ни было… но ведь рядом Дебора выжидательно смотрит на меня. Трудно иметь репутацию человека, способного проникнуть взором в безмолвное сердце тайны, когда вся слава зиждется на теневом руководстве внутреннего голоса, а тот в данный момент вообще неизвестно где находился. Я чувствовал себя куклой чревовещателя, внезапно призванной разыграть все представление в одиночку.

— Обе головы здесь, — произнес я, поскольку мне, ясное дело, надо было что-то сказать. — Почему не в доме другой девицы? Той, у которой был парень?

— Ее семья живет в Массачусетсе, — ответила Дебора. — Тут было легче.

— И вы проверили его, да?

— Кого?

— Приятеля мертвой девицы, — выговорил я медленно и разборчиво. — Того парня с наколкой на шее.

— Господи Иисусе, Декстер, разумеется, мы его шерстим! Мы шерстим всякого, кто на полмили приближался к этим девицам за всю их чертовски грустную жизнь, а ты… — Сестра глубоко вдохнула, только это, похоже, не очень-то ее успокоило. — Слушай, мне, если честно, не нужна помощь в рутинной полицейской работе, ясно? Мне нужна помощь с тем несусветно жутким дерьмом, о котором ты должен знать.

С ее стороны было мило подтвердить мое достоинство как Короля Несусветно Жуткого Дерьма, только мне и впрямь придется разобраться, насколько его хватит без моей Темной Короны. Тем не менее репутация требовала, чтобы я высказал какое-либо глубокомысленное мнение, вот я и нанес ей небольшой бескровный укол.

— Хорошо. Тогда с несусветно жуткой точки зрения нет смысла иметь двух разных убийц с одинаковым ритуалом. Значит, либо Халперн убил их, а кто-то другой нашел головы и подумал: какого черта, подвешу-ка я их повыше, либо в тюрьме сидит не тот малый.

— Хрень полная! — оценила Дебора.

— В какой части?

— Вся целиком, черт подери! Ни один из вариантов ничуть не лучше другого.

— Вот дерьмо! — воскликнул я, удивив нас обоих.

Поскольку я нестерпимо злился и на Дебору, и на себя самого, и на все это горело-безголовое дело, то пошел по единственному логичному и разумному пути. Со всей силы пнул кокосовый орех.

Гораздо лучше. Ноге, опять же, больно.

— Я веду проверку Голдмана, — заявила Дебора, кивая на особняк. — Пока он просто дантист. Владеет офисным зданием в Дейви. Зато это… Тут пахнет типа кокаиновыми ковбоями. И в этом тоже нет смысла. Черт возьми, Декстер! Дай мне что-нибудь!

Я посмотрел на Дебору с удивлением. Не мытьем, так катаньем она прошлась по кругу, и дело опять оказалось на моем попечении, у меня же не было абсолютно ничего, если не считать очень сильной надежды, что Голдман окажется наркобароном, который всего лишь маскировался под дантиста.

— Я явился пустой, — признался я, и то было печально, зато куда как правдиво.

— Вот хрень! — произнесла она, глядя мимо меня на собиравшуюся толпу.

Прибыл первый из фургонов новостных служб, машина не успела еще остановиться, как из нее выскочил репортер и принялся тормошить оператора, выводя того на позицию для дальнего плана.

— Черт побери! — буркнула Дебора и поспешила разбираться с ними.

— Декстер, тот парень — жуть, — раздался у меня за спиной тонкий голосок, и я быстро обернулся.

Опять Коди с Астор подкрались ко мне незамеченными. Стояли они вместе, и Коди наклонил голову в сторону небольшой толпы, собравшейся на дальнем конце огражденного лентой места происшествия.

— Какой парень жуть? — спросил я.

— Там, — ответила Астор. — В оранжевой рубашке. Не заставляй меня пальцем показывать: он смотрит.

Я поискал глазами оранжевую рубашку, но разглядел только вспышку цвета в дальнем конце тупика: кто-то нырнул в машину. Машина была маленькой синей легковушкой, не белым «авалоном», зато, когда она выезжала на главную дорогу, я успел заметить еще один знакомый отблеск цвета, свисавший под зеркалом заднего вида. С уверенностью сказать трудно, однако я вполне был уверен, что увидел преподавательский пропуск на парковку Университета Майами.

Я вновь обернулся к Астор:

— Ну вот, он уже уехал. Почему ты назвала его жутью?

— Он так говорит, — ответила Астор, указывая на Коди, и Коди кивнул, а потом произнес едва ли не шепотом:

— Точно. У него тень была большая.

— Сожалею, что он напугал вас. Только он уже уехал.

Коди кивнул:

— Можно нам на головы посмотреть?

Дети, они такие интересные, ведь так? Только что Коди был напуган чем-то столь же бестелесным, как чья-то тень, и вот он уже рвется — сколько знаю его, он всегда рвался, — поближе рассмотреть реальный образчик убийства, ужаса и человеческой морали. Винить его в желании поглазеть я не собирался, но и не думал, что смогу открыто позволить такое. С другой стороны, я понятия не имел, как объяснить детям все это. Меня уверяют, что в турецком языке, например, есть околичности, далеко превосходящие все, что я могу вообразить, только английский определенно не подходил для правильного отклика.