Декстер во тьме

Поездка в следственный изолятор прошла гладко. Если машину ведет Дебора, это означает, что никто серьезно не пострадает. Она спешила и, прежде всего, была копом из Майами, который научился водить машину у копов из Майами. Другими словами, она изначально считала, что дорожное движение по своей природе текуче, изменчиво, а потому врезалась в него, как раскаленный нож в масло, проскальзывая в промежуток между автомобилями, которого на самом деле не было, и давая понять другим водителям, что у них есть выбор: либо уступить, либо погибнуть.

Коди с Астор, разумеется, получили большое удовольствие. Надежно пристегнутые на заднем сиденье, они сидели с прямой спиной и изо всех сил вытягивали шеи, чтобы видеть дорогу. Редкость из редкостей: Коди вполне себе улыбнулся, когда мы едва не сбили мужчину, весом не менее трехсот пятидесяти фунтов, на маленьком мотоцикле.

— Включите сирену! — потребовала Астор.

— Мы, черт, не в игру играем! — рыкнула Дебора.

— А включение сирены должно стать игрой с чертом? — спросила Астор.

Дебора стала пунцовой и рванула руль, выводя нас с шоссе номер 1, чуть не протаранив побитую «хонду», катившую на четырех докатках.

— Астор, не произноси этого слова — сказал я.

— Она его всю дорогу произносит.

— Доживешь до ее лет, тоже сможешь так говорить, если захочешь, — разъяснил я. — Но не в десять лет.

— Это глупо, — возразила Астор. — Если слово плохое, то разницы нет, до каких лет ты дожила.

— Очень верно подмечено, — согласился я. — Только я не могу приказать сержанту Деборе выбирать выражения.

— Это глупо, — повторила Астор и тут же сменила тему: — А она настоящий сержант? Это покруче, чем просто полицейский?

— Это значит, что она босс-полицейский.

— Она может приказывать тем, в синей форме, что им делать?

— Да, — киваю я.

— А у нее еще и пистолет должен быть, да?

— Да.

Астор подалась вперед, насколько позволял ремень безопасности, и уставилась на Дебору с чем-то близким к уважению. Такое выражение на лице Астор я замечал не очень часто.

— Я и не знала, что девочкам разрешают носить пистолет и быть боссом-полицейским.

— Девочки способны делать любую чер… что угодно, на что способны мальчики, — сказала Дебора. — Обычно лучше.

Астор посмотрела на Коди, потом на меня:

— Что угодно?

— Почти все, — ответил я. — Профессиональный американский футбол, возможно, не в счет.

— Вы стреляете в людей? — поинтересовалась Астор.

— Декстер, Христа ради! — взмолилась Дебс.

— Случается, она стреляет в людей, — сказал я Астор, — только ей не нравится болтать об этом.

— А почему?

— Стрелять в кого-то — очень личное дело. По-моему, у сержанта такое чувство, что это никого другого не касается.

— Ради Христа, перестаньте болтать обо мне, будто я лампочка какая! — вспыхнула Дебора. — Я тут, рядом с вами.

— Это я знаю, — произнесла Астор. — А расскажите нам, кого вы застрелили?

Ответом послужил визг шин: машина, круто повернув, оказалась на парковке и, слегка покачиваясь, застыла перед следственным изолятором.

— Прибыли! — сказала Дебс и выскочила, словно спасаясь из гнезда кусачих красных муравьев.

Она поспешила в здание, а я отстегнул Коди с Астор, и мы неспешно направились за ней следом.

Дебора все еще беседовала с дежурным сержантом у стойки, и я подвел Коди с Астор к паре обшарпанных стульев.

— Ждите здесь. Я вернусь через несколько минут.

— Просто ждать?! — произнесла Астор дрожащим от возмущения голосом.

— Да, — подтвердил я. — Мне надо поговорить с плохим человеком.

— А почему нам нельзя пойти?! — требовательно воскликнула она.

— Это против закона. Сидите тут и ждите, как я сказал. Прошу вас.

Воодушевления мои слова не вызвали, но, по крайней мере, дети не попрыгали со стульев и не метнулись, вереща, по коридору. Я воспользовался их послушанием и присоединился к Деборе.

— Пошли! — велела она, и мы направились по коридору в одну из комнат для допроса.

Через несколько минут охранник доставил туда Халперна. Тот был в наручниках и выглядел еще хуже, чем тогда, когда мы его сюда привезли: небрит, всклокоченные волосы напоминают крысиное гнездо, взгляд могу описать только как затравленный, каким бы штампом это ни казалось. Он сидел на стуле, куда его пихнул охранник, сидел на самом краешке и пристально разглядывал свои лежавшие на столе руки.

Дебора кивнула охраннику, и тот вышел, встав у двери в коридоре. Дождалась, пока дверь закроется, и только потом обратилась к Халперну:

— Ну, Джерри, надеюсь, вы хорошо отдохнули ночью.

Халперн поднял голову, словно ее дернули веревкой, и вытаращился на Дебору:

— Что… вы что имеете в виду?

Дебора вскинула брови и мягко сказала:

— Ничего я не имею в виду, Джерри. Обычная вежливость.

Некоторое время он таращился на нее, потом вновь уронил голову и слабым, дрожащим голосом произнес:

— Я домой хочу.

— Уверена, что хотите, Джерри, — согласилась Дебора. — Только не могу я вас отпустить прямо сейчас.

Он лишь головой повел и неразборчиво что-то пробормотал.

— Что-что, Джерри?

— Я сказал, что, полагаю, я ничего не сделал, — сказал он, не поднимая головы.