Декстер во тьме

На этот раз я указал в запросе «поклонение Молоху», просмотрел с дюжину несущественных сайтов, прежде чем напал на те, которые поведали мне про то же самое: обряд поклонения характеризовался экстатической утратой контроля и завершался человеческим жертвоприношением. Очевидно, людей доводили до исступления, пока те не осознавали, что маленький Джимми каким-то образом был убит и изжарен — не обязательно именно в таком порядке.

Что ж, признаюсь: я не понимаю экстатической утраты контроля, хотя и посещал футбольные баталии на «Оранж-Боул». Что ж, признаюсь: меня разбирало любопытство. Как они устраивали этот трюк? Я почитал еще и выяснил, что все дело в музыке, настолько захватывающей, что исступление наступало едва ли не само собой. Как это происходило, было малость неясно. Более-менее четкое описание я нашел в переводе с арамейского текста со множеством подстрочных ссылок: «Молох насылал на них музыку». Полагаю, это означает, что оркестр из его жрецов маршировал по улицам с барабанами и трубами…

Почему барабаны с трубами, Декстер?

Потому что как раз их я и слышал во сне. Звуки барабанов и труб, вливающихся в хор счастливых голосов, и ощущение чистой вечной радости, которая ждет тебя прямо за дверью.

Кажется, это напоминает вполне подходящее рабочее определение экстатической утраты контроля, верно?

Хорошо, рассудил я. Просто ради обсуждения допустим, что Молох вернулся. Или он, может, никогда и не уходил. Значит, отвратительное божество из Библии, которому три тысячи лет в обед, насылало музыку для того, чтобы… хм… А для чего именно?

Украсть моего Темного Пассажира? Убить девушек в Майами, этой современной Гоморре? Я даже извлек озарение, снизошедшее на меня недавно в музее, и попытался вставить его как часть картинки в пазл. Итак, у Соломона был первородный Темный Пассажир, который прибыл в Майами и, подобно льву-самцу, берущему власть над прайдом, пытается убить здешних Пассажиров, потому что… хм… А действительно, почему?

Или мне и впрямь следует предположить, что ветхозаветный злой демон выползает из времени, чтобы достать меня? Не разумнее было бы прямо сейчас забронировать для себя в психушке комнатку с упругими стенами?

Я бился над этим и так и сяк, но ни к чему не пришел. Вероятно, мой мозг начинал разваливаться, как и все остальное в моей жизни. Может, я просто устал. Как бы то ни было, все это не имело смысла. Нужно побольше узнать о Молохе. А раз я сидел за компьютером, то и подумал: а нет ли у Молоха своего сайта в Интернете?

Отыскать оказалось минутным делом. Я сделал поисковый запрос, просмотрел перечень самоуверенных и сентиментальных блогов, онлайн игр-фантазий и тайных параноидальных фантазий, пока не наткнулся на один вроде бы подходящий. Когда я зашел на сайт, на экране очень медленно стала появляться картинка, а вместе с ней…

Глубокий мощный бой барабана, назойливые трубы, взмывающие за пульсирующим ритмом до точки, которая набухает и уже не в силах сдерживать голоса, прорывающиеся в ожидании запредельной радости… То была музыка, которую я слышал во сне.

Потом в середине страницы медленно появились дымящаяся голова быка и две поднятые вверх руки, а над ними те самые арамейские буквы.

А я сидел, тупо уставившись в экран, и мигал курсором, все еще ощущая, как музыка пробивается сквозь меня и возносит к жарким, великолепным высотам неведомого восторга, обещавшего мне все ослепительные наслаждения, какие только возможны в мире сокрытой радости. Впервые на моей памяти эти волнующие странные ощущения накрыли меня волной, прошли через меня и наконец удалились… В первый раз за все время я ощутил нечто новое, иное — и нежелательное.

Мне стало страшно.

Не могу сказать, что и почему напугало меня, и от этого становилось намного хуже. Одинокий неведомый страх бушевал во мне, эхом отдаваясь в пустых местах и отгоняя все, кроме изображения головы быка и страха.

«Ничего, это ерунда, Декстер, — говорил я себе. — Картинка животного да обрывки не ужас какой хорошей музыки». И я полностью соглашался с самим собой, однако не мог заставить свои руки слушаться и оторвать их от колен. Что-то в этом пересечении между якобы несоединимыми мирами сна и бодрствования убеждало в невозможности их разъединить, словно все, что могло появиться во сне, а потом на экране компьютера на работе, было чересчур мощным, чтобы ему противиться, и не было у меня шансов бороться с этим, оставалось лишь смотреть, как оно тащило меня вниз, вниз — и в пламя.

И во мне не звучал темный могучий голос, который превратил бы меня в сталь и швырнул, как копье, во что бы то ни было. Я был один, напуганный, беспомощный и растерянный. Декстер во тьме с чудовищем и его неведомыми подручными, притаившимися под кроватью и готовыми вырвать меня из этого мира в пылающую страну визжащей, наполняющей ужасом боли.