Декстер во тьме

Движением, очень далеким от грациозного, я навалился на стол и выдернул шнур компьютера из розетки, потом, часто дыша и сделавшись похожим на человека, которому к мышцам подвели электроды, рванул обратно в кресло, причем до того быстро, что вилка на конце шнура метнулась назад и стукнула меня по лбу над левой бровью.

Несколько минут я сидел не шевелясь, только дышал да смотрел, как пот скатывался с лица и… кап… кап… падал на стол. Я понятия не имел, зачем выпрыгнул из кресла, как оплошавшая барракуда, и выдернул шнур, если не считать того, что по какой-то причине чувствовал, что должен так сделать, иначе умру. Я не в силах был понять и то, откуда у меня это чувство, но оно появилось, вырываясь из новой тьмы у меня между ушей и требуя немедленного выполнения действия.

Вот и сидел я в своем тихом кабинетике и глазел на мертвый экран, гадая, кто я такой и что сейчас случилось.

Страха я не ведал никогда. Страх — это эмоция, а у Декстера их нет. Бояться веб-сайта — это такая глупость, что для нее и подходящих определений нет. А я бездумно не действовал… разве только когда человеческим существам подражал.

Так отчего же я выдернул шнур и отчего у меня руки дрожали? Из-за бодрящей мелодийки и карикатуры на корову?

Ответов не было, не было больше и уверенности, что я хочу найти их.

Я ехал домой, убежденный, что за мной следят, хотя на всем пути зеркало заднего вида оставалось пустым.

А тот, другой, поистине был особенным, устойчивым, чего Наблюдатель не видел уже довольно давно. Этот случай оказался гораздо интереснее, чем предыдущие. Наблюдатель начал чувствовать нечто, что можно было бы счесть за родство с тем, другим. Печально, надо признаться. Если бы только все сработало по-иному. Увы, есть своего рода красота в неизбежности судьбы того, другого, к тому же это было еще и благом.

Даже на таком удалении от машины того, другого, Наблюдатель различал признаки начинавших расходиться нервов: то скорость прибавит, то ход замедлит, зеркалам покоя не дает. Отлично! Нелегко было лишь начать. Ему нужно довести того, другого, до куда большего, нежели простое беспокойство, и он это выполнит. Но прежде необходимо убедиться, понимает ли тот, другой, что грядет. Пока же, несмотря на подсказки, он, похоже, этого еще не представляет.

Что ж, очень хорошо. Наблюдателю следует просто повторить узор, пока тот, другой, не осознает, какого рода сила его преследует. После этого у того, другого, не должно остаться никакого выбора. Довольным барашком пойдет он на заклание.

А до той поры даже в наблюдении есть цель. Пусть знает, что за ним следят. Пользы ему от этого никакой, даже если он разглядит лицо следящего за ним.

Лицо сменить можно. А вот слежку — не выйдет.

Глава 20

В ту ночь сна у меня не было ни в одном глазу. Следующий день, воскресенье, прошел в мареве усталости и тревоги. Я повел Коди и Астор в близлежащий парк. Сидя на скамейке, я пытался придать смысл куче разнородных сведений и догадок, которые накопились к этому моменту. Но кусочки не желали складываться в более-менее разумную картину. Даже если бы я сумел состряпать из них некую связную теорию, она все равно не помогла бы мне понять, как отыскать моего Пассажира.

Самое большее, до чего я додумался, — это своего рода наполовину сложившееся понимание, что Темный Пассажир и другие подобные ему ошивались в этом мире по меньшей мере три тысячи лет. Однако я не мог объяснить, зачем моему понадобилось убегать от любого другого, тем более что я и раньше сталкивался с другими, чья реакция не шла дальше злобно вздыбленной шерсти. Мое представление о новом папе-льве казалось особенно надуманным в приятном солнечном свете парка на фоне детей, щебечущих угрозы друг другу. Статистически, если основываться на пропорции разводов, почти у половины из них были новые папочки, а они, похоже, процветали.

Я поддался нахлынувшей на меня безысходности: ощущение, видимо, слегка нелепое в такой прелестный майамский денек. Пассажир удрал, я одинок, и единственный найденный мною выход свелся к урокам арамейского. Оставалось только надеяться, что кусок смерзшихся отхожих вод с какого-нибудь самолета упадет мне на голову и выведет меня из моего горя. Я с надеждой глянул в небо, увы, и тут мне не повезло.

Еще одна полубессонная ночь, нарушаемая лишь повторением странной музыки, которая вторгалась в мой сон и будила. Я садился в постели с желанием следовать за этой музыкой. Я понятия не имел, почему идти на звуки музыки — это хорошая идея, и еще меньше знал, куда она желает завести меня, только все равно шел. Я точно разваливаюсь на куски, быстро несусь по склону вниз, в серое, пустое безумие.

Утром в понедельник ошалевший и помятый Декстер приковылял на кухню, где на меня тут же набросился и жестоко потрепал ураган «Рита», который обрушил на меня громадную стопку бумаг и компакт-дисков.

— Мне нужно знать, что ты думаешь, — сказала она, и меня поразило, что это как раз то, чего ей определенно не нужно знать, учитывая глубокий мрак моих мыслей.