Но не успел я найти хоть какое-то возражение, как она швырнула меня за кухонный стол и принялась разбрасывать передо мной бумаги.
— Это цветочные композиции, которые намерен использовать Ганс, — начала Рита, демонстрируя серию фотографий, бывших, по сути, цветочными композициями. — Это для алтаря. А это, может, немного слишком… ой… я не знаю, — с горечью произнесла она. — Неужели никаких шуток, что чересчур много белого?
Я, даром что известен прекрасно развитым чувством юмора, с трудом подыскал в уме несколько шуток насчет белого цвета, но не успел я уверить Риту в обратном, как она уже листала бумаги.
— Кстати, вот сервировка отдельного столика. Будем надеяться, она в тон тому, что делает Мэнни Борке. Может, следует попросить Винса сверить это с ним?
— Хорошо, — кивнул я.
— Ой, боже праведный, взгляни на время! — воскликнула она и, не успел я и слова произнести, плюхнула мне на колени стопку дисков. — Я свела все к шести группам. Сможешь послушать их сегодня и сказать мне, что думаешь? Спасибо, Декс, — протараторила она без всякой жалости, чмокнула меня в щеку и направилась к двери, уже перейдя к следующему пункту своего расписания. — Коди! — позвала она. — Пора идти, милый. Шевелись!
Последовали еще три минуты суматохи, на пике которой Коди с Астор просунули головы в кухонную дверь, чтобы попрощаться, потом бухнула входная дверь, и все затихло.
И в этой тишине мне казалось, что я почти слышу, как слышал ночью, далекое эхо музыки. Я знал, что должен вскочить со стула, метнуться к двери, крепко стиснув саблю в зубах, броситься на яркий дневной свет и отыскать существо, чем бы оно ни было, затащить его в логово и убить… Только я не смог.
Сайт Молоха поселил во мне страх, и, пусть я понимал, что это глупо, неправильно, непродуктивно, совершенно не по Декстеру, противиться ему я не мог. Молох. Всего лишь глупое древнее имя. Старый миф, исчезнувший тысячи лет назад вместе храмом Соломона. Ничто, вымысел доисторических фантазий, меньше, чем ничто… Вот только я боялся его.
Похоже, ничего другого не оставалось, как ковылять через день, свесив голову, надеясь, что это нечто, чем бы оно ни было, меня не достанет. От усталости у меня все кости ныли, и, возможно, это лишь усиливало мою беспомощность. Впрочем, я так не думал. У меня было ощущение, будто какая-то гадина кружит поблизости и ее нос забит моим запахом, я даже уже чувствовал ее острые зубы на своей шее. Все, на что я мог надеяться, — это чуть продлить ее охоту, но рано или поздно я почувствую, как вопьются в меня ее когти, и тогда я, заблеяв, судорожно застучу каблуками в пыли и умру. Во мне не осталось сил для борьбы; по сути, во мне вообще почти ничего не осталось, разве что некий человеческий рефлекс, возвещавший, что пора браться за работу.
Я собрал стопку Ритиных дисков и выскочил за дверь. Когда я поворачивал ключ в замке входной двери, белый «авалон» очень медленно отъехал от тротуара и покатил прочь с ленивой наглостью, прорвавшей всю мою усталость с отчаянием и вонзившейся в меня ударом чистого ужаса, который толкнул меня на дверь. Диски выскользнули из рук и посыпались на дорожку.
Машина медленно проехала по улице до знака «Стоп». Я следил, обездвиженный, онемелый. И когда задние огни погасли, взревел двигатель и машина, пересекая перекресток, двинулась вперед, маленькая частичка Декстера очнулась, и она была очень злой.
Возможно, сказалось беспредельно наглое, безразличное пренебрежение в поведении «авалона», а возможно, на самом деле мне только и нужен был толчок адреналина в дополнение к утреннему кофе. Как бы то ни было, а он наполнил меня праведным возмущением, и, не успел я даже решить, что делать, как уже проделывал это: бегу по дорожке до машины, прыгаю в водительское кресло, вставляю ключ зажигания, завожу двигатель и несусь за «авалоном».
Не обращая внимания на знак «Стоп», я гоню через перекресток и различаю впереди машину, когда та поворачивает направо в нескольких кварталах от меня. Я мчался куда быстрее, чем следовало, и увидел, как он принял влево, направляясь к шоссе номер 1. Я сократил разрыв и прибавил скорости с неистовой жаждой нагнать гада, пока тот не затерялся в потоке часа пик.