Моя бедная помятая машина жалобно скрипела и кашляла, однако я все же вывел ее на дорогу к университету, иного выхода, по правде говоря, не было. Как ни серьезны ее повреждения, она должна была доставить меня туда. Я даже ощущал определенное родство с машиной. Вот мы, два великолепных рукотворных образца, выбитых из нашего исходного прекрасного состояния обстоятельствами, нам неподвластными. Чудесный мотив для жалости к себе, и какое-то время я размышлял на эту тему. Гнев, недавно бушевавший во мне, улетучился, по каплям ушел в газон, как вода канала с патрульного полицейского. Наблюдать за тем, как водитель «авалона» плывет к противоположному берегу, выбирается из воды и уходит прочь — это было в том же духе, что и все остальное в последнее время: стоит только подобраться поближе, а потом раз — и коврик выдергивают из-под твоих ног.
Теперь еще и новый труп, а мы еще даже не сообразили, что делать с прежними. Мы походили на борзых в собачьих гонках, преследующих лжекролика, который всегда бежит чуть впереди и прибавляет скорость всякий раз, когда несчастный пес считает, что вот-вот схватит его зубами.
Передо мной, возле университета, стояли две наши служебные машины и четверо полицейских уже оградили территорию вокруг Художественного музея Лоу и оттеснили нараставшую толпу. Коренастый, мощного сложения коп с бритой головой подошел встретить меня и указал в сторону задней части здания.
Тело лежало в кустах за галереей. Дебора вела беседу с кем-то, по виду студентом. Винс Масука сидел на корточках рядом с левой ногой трупа и осторожно тыкал шариковой ручкой во что-то на лодыжке. С дороги тела видно не было, но нельзя сказать, что его старались спрятать. Его поджарили, как и два других, и лежало оно точно так же, как и те, застыв в приданном ему ритуальном положении, а голова заменена на керамическую бычью. И вновь, взглянув на тело, я по привычке ожидал какой-то реакции изнутри. Только не слышал ничего, если не считать мягкого тропического ветерка в моей голове. Я по-прежнему был один.
Пока я стоял в раздраженной задумчивости, подошла Дебора и заорала на меня в полный голос:
— Долго же ты добирался! Где застрял?
— В кружке макраме, — ответил я. — Этот точно такой же, как и прежние?
— Похоже на то. Ну что там, Масука?
— По-моему, на этот раз у нас есть зацепка, — отозвался Винс.
— Самое время, черт возьми! — сказала Дебора.
— Тут браслет на лодыжке. Он из платины, потому и не расплавился. — Винс поднял взгляд на Дебору и, как ему свойственно, жутко фальшиво улыбнулся ей. — На нем написано: «Тэмми».
Дебора нахмурилась и оглянулась на служебный вход в галерею. Там с одним из копов стоял высокий мужчина в куртке из сирсакера и галстуке-бабочке, нетерпеливо поглядывая на Дебору.
— Что за гусь? — спросила она Винса.
— Профессор Келлер, — доложил тот. — Преподает историю искусства. Он обнаружил тело.
Все еще хмурясь, Дебора поднялась и знаком велела копу в форме привести профессора.
— Профессор… — обратилась она к нему.
— Келлер. Гас Келлер, — представился он.
Симпатичный мужчина за шестьдесят, с чем-то вроде дуэльного шрама на левой щеке. Непохоже, что он готов упасть в обморок при виде трупа.
— Значит, вы обнаружили тут труп, — произнесла Деб.
— Именно так. Я шел осмотреть новый экспонат… фактически образчик искусства Месопотамии, что интересно… и увидел это в кустах. — Он сдвинул брови. — С час назад, полагаю.
Дебора кивнула, будто все это уже знала, даже то, что касалось Месопотамии, и это было обычным трюком копа, призванным расшевелить людей на новые подробности, в особенности если люди могли быть слегка виновны. Похоже, на Келлере этот трюк не сработал. Он просто стоял в ожидании следующего вопроса, а Дебора стояла, стараясь его придумать. Я по праву горжусь своими искусственными, тяжко давшимися коммуникативными способностями, и мне не хотелось, чтобы молчание сделалось неловким, так что я прокашлялся, и Келлер повернулся ко мне.
— Что вы можете сказать о керамической голове? — спросил я. — С художественной точки зрения.
Дебора полоснула меня взглядом, но, возможно, в ней говорила зависть, что вопрос придумал я, а не она.
— С художественной точки зрения? Не много. — Келлер посмотрел на керамическую бычью голову у тела. — Судя по виду, она изготовлена формовкой, а затем обожжена в довольно примитивном кильне. Возможно даже, просто в большой печи. Зато исторически это гораздо более интересно.
— Что вы имеете в виду? — тут же вцепилась в него Дебора, и профессор вздрогнул.
— Видите ли, — начал Келлер, — она несовершенна. Однако кто-то старался воссоздать весьма старинный стилизованный рисунок.
— Насколько старый? — выпалила Дебора.
Келлер выгнул бровь, пожал плечами, словно намекая, что задан неправильный вопрос, но все же ответил:
— Три-четыре тысячи лет.
— Действительно древность, — пришел я на помощь, и они оба посмотрели на меня, так что я решил добавить что-нибудь более умное: — А в какой части света это практиковали?
Келлер кивнул. Я опять сумничал.