В досье не говорилось, зачем европейскому ученому, потерявшему работу по такой неясной причине, понадобилось следить за мной, а потом завезти свою машину в канал. Тем не менее я перепечатал фото Старзака из иммиграционного досье. Прищурившись, я рассматривал фото, пытаясь представить наполовину скрытое солнцезащитными очками лицо, которое разглядел в боковом зеркале «авалона». Может, это был он. А может, и Элвис. И насколько я понимал, у Элвиса было столько же причин следить за мной, сколько и у Старзака.
Тогда я копнул еще глубже. Не так-то просто зануде из судебно-криминалистической службы залезть в закрома Интерпола без официального основания, даже когда ты обворожителен и умен. Однако, поиграв несколько минут онлайн в мою версию вышибалы, я попал в главный архив, и тут все стало интереснее.
Доктор Дариус Старзак состоял на особом учете в четырех странах, включая США, что объясняло, почему он находился тут. Хотя никаких доказательств, что он совершил что-либо, не было, имелись подозрения, что ему известно больше, чем он готов рассказать, о транспортировке сирот войны из Боснии. И досье, конечно же, походя упоминало, что установить местонахождение этих детей невозможно. На языке официальных полицейских документов это означает следующее: некто считает, что доктор, возможно, убивает их.
При чтении такого мне следовало бы преисполниться холодного веселья, ощутить злой проблеск предвкушения… увы, ничего, ни глухих отголосков, ни искорки. Вместо этого я почувствовал, как понемногу возвращается чисто человеческий гнев, охвативший меня нынче утром, когда Старзак следил за мной. Это не служило равноценной заменой всплеску тьмы, дикой уверенности от Пассажира, к чему я привык, но, по крайней мере, было хоть что-то.
Старзак устраивал гадости детям, и он или некто, воспользовавшийся его машиной, попытался устроить их мне. Что ж, ладно. До сих пор меня гоняли туда-сюда, как шарик для пинг-понга, и я принимал это пассивно и безропотно, втянутый в вакуум жалкого подчинения, поскольку меня бросил Темный Пассажир. Только имелась одна вещь, которую я понимал и даже мог изменить.
Досье Интерпола уверило меня, что Старзак был гадом, относился к тому типу людей, которых я обычно старался найти, следуя своему хобби. Кто-то преследовал меня в его машине, а потом пошел на крайнюю меру и загнал машину в канал, чтобы смыться. Возможно, кто-то угнал машину и Старзак совершенно невиновен. Но я так не думал, и архив Интерпола против этого возражал. Однако, чтобы убедиться, я проверил сводки угонов авто. Ни Старзак, ни его машина в них не значились.
Ладно. Я был уверен, что следил за мной он, и это подтверждало его вину. Я знал, как поступать с этим… Но значило ли мое внутреннее одиночество, что мне этого не сделать?
Теплый поток уверенности начал пробиваться из-под гнева и медленно, но верно доводить его кипения. Это совсем не походило на золотой стандарт уверенности, какой я всегда получал от Пассажира, однако в нем было больше определенности, чем догадки. Дело верное, я в том не сомневался. Если у меня нет неопровержимых свидетельств, какими я обычно располагал, тем хуже для моего врага. Старзак довел ситуацию до точки, где у меня не осталось сомнений, он сам вознес себя на вершину моего списка. Мне предстояло отыскать его и превратить в дурную память и капельку засохшей крови в моей шкатулке из розового дерева.
А поскольку я предался чувству (впервые, во всяком случае), то позволил себе слабенький проблеск надежды. Ведь вполне могло бы случиться и так, что, занимаясь Старзаком и творя всякое, чего никогда прежде не делал в одиночку, я, возможно, сумею вернуть себе Темного Пассажира. Я ничего не понимал в том, как такое срабатывает, но это имело определенный смысл, так ведь? Пассажир всегда был при мне, побуждая меня… Так может, он и появится, если я создам нужную ему ситуацию? И разве Старзак не прямо передо мной, разве он не умоляет, чтобы им занялись?
А если Пассажиру не суждено вернуться, почему бы мне самому не начать быть самим собой? Я был тем, на ком лежала тяжелая работа… Не смогу я и дальше, что ли, следовать своему предназначению, даже и с пустотой внутри?
Все ответы вспыхнули сердито-красным «да». И я на миг замер по старой памяти в ожидании привычного ответного шипения удовольствия из укрытого тенью внутреннего уголка… только, естественно, не дождался.
Не беда. Я и один с этим справлюсь.
В последнее время мне немало довелось поработать ночью, так что на лице Риты не было никакого удивления, когда я сообщил ей, что после обеда мне надо вернуться на работу. Конечно, мне было не сорваться с крючка Коди и Астор, которым хотелось поехать со мной и заняться чем-нибудь интересненьким или, в крайнем случае, остаться дома и вместе погонять жестяную банку во дворе. Впрочем, после кое-каких мелких льстивых обещаний и некоторых смутных угроз я стряхнул их с себя и выскользнул в ночь. Ночь, мой последний оставшийся друг со слабенькой половинкой луны, мерцавшей в тусклом, пропитанном влагой небе!