Дела семейные (СИ)

Если честно, людей я не люблю. Не то что ненавижу весь род человеческий и желаю ему всяческого зла, но в многолюдстве и суете теряюсь и быстро устаю. Потому и по улицам стараюсь долго не ходить, если только с кем-то из своих. Любезные родичи говорят, что если на Торгрима Тильда, чтобы застать его в ратуше, нужно было устраивать засаду, наставник все рыскал по городу в поисках новостей и событий, то для меня было бы счастьем сидеть с утра до вечера, запершись в архиве, читать старые документы и общаться только с крысами. Преувеличивают, но, признаться тихо-тихо, я не прочь провести так денек-другой.

Поскольку людей я не люблю, ну, за исключением некоторых, то и разбираюсь в них плохо. Потому и очень рад был, что прихожусь Раннвейг родичем не первой очереди и мнение мое на судьбу племянницы влияет мало.

Во время встречи с ее предполагаемым женихом скромно сидел у дальнего конца стола, послушивал да поглядывал.

Торстейн Родъер мне не понравился. Ничего не скажу насчет его красоты, я в мужской пригожести не разбираюсь, а вот манеры… Не то чтобы было в них что-то плохое, только… Вот, например, пряник – хорошая штука, но после него хочется вымыть ставшие липкими пальцы.

Источая невозможные сладость и благость, Родъер разговаривал только с отцом и Хельгой. Не обращал никакого внимания на надувшуюся Раннвейг. Братец Свен что-то спросил, но ответа так и не дождался.

А вот это уже если и не оскорбление, то изрядное неуважение. Старший сын, наследник херреда, не последний человек в семье. С ним общаться надо.

Но, может, сосед так волнуется, старается произвести хорошее впечатление, что и сам уже не соображает, что творит.

Фунс его знает, как бы я сам выглядел, если бы пришел свататься к Герде, а там не один Оле Сван, который знает меня чуть не половину жизни, а толпа придирчивой родни.

Лучше смотреть на Хельгу, ориентируясь на ее мнение о потенциальном зяте.

А сестре Родъер не нравился. Нет, она была исключительно мила и приветлива, но я заметил, что уже минут через пятнадцать общения главный прознатчик Гехта начала разговаривать с соискателем руки ее дочери в той же манере, что с пойманным на базаре воришкой. Тот уже рад радешенек и доволен собой, что так ловко обхитрил эту простодушную доброжелательную женщину, которая слушает его и верит каждому слову, и не понимает, что Хельга, задавая вроде бы наивные, а то и вовсе бестолковые вопросы, потихоньку тянет из задержанного правду, которую вдруг предъявит ему в неопровержимом обвинении.

Обед между тем закончился. Родители и Хельга пригласили Торстейна Родъера для дальнейших переговоров в кабинет отца. Остальные разбрелись кто куда.

Я выследил Раннвейг.

Племянница сновала в подозрительной близости от кхарни. Взяв кружку с барком и книгу, я обосновался на ступенях становой башни так, чтобы видеть девчонку. Люди правы, я действительно слишком много времени провожу в закрытых помещениях, надо иногда дышать свежим воздухом.

Двуногая лисичка между тем натаскала на двор мха из сарая, потом сбегала на кухню и вернулась со сковородкой. Утварь-то ей зачем? Якобы приданое, чтобы убедить незадачливого жениха в серьезности своих намерений?

– Что затеваешь? – безразлично спросил я, усердно косясь в книгу.

– Гадать буду.

– Как?

– На мох кладут сковородку, – ответила Раннвейг, рассеянно помахивая названным предметом. – Потом встают на нее. Мох, заскрипев, назовет имя суженного.

– Сковородку вытерла?

– Зачем?

– Если жирная, то поскользнешься, рухнешь, скажешь «Фунс!», вот и будет у тебя суженный…

– Чтоб ты понимал в девичьих мечтах!.. Ой, смотри! Что-то происходит!

Из замка вышел братец Свен и церемониальным шагом направился к воротам.

Мы с Раннвейг мигом взлетели на высокое крыльцо, с которого все было хорошо видно.

Открыв ворота, Свен вернулся обратно.

То, что случилось затем, предугадать было трудно.

Из замка вышли четверо братьев, вынесли, держа за руки и за ноги Торстейна Родъера, проследовали за ворота и там, хорошенько раскачав гостя, бросили его в большой глубокий сугроб. Свен, следовавший за ними с видом церемониймейстера королевского двора, метнул вдогонку шляпу.

– Отказали! – сделала вывод Раннвейг.

В приграничье долго не рассусоливают, решение принимают быстро и мнение свое выражают предельно ясно. Но хотелось бы узнать подробности.

Хельга была в ярости. Хотя сторонний наблюдатель это вряд ли заметил бы и понял. Расположилась себе женщина спокойно в кресле, может быть, не слишком удобном. Ни резких движений, ни громких выкриков, ни искажающих лицо гримас не наблюдается. Но я-то сестру знаю, все-таки почти восемь лет вместе прожили. Когда Хельга носится по комнате, размахивает руками и возмущается, это она просто сердится и скоро успокоится. Когда же сидит вот так, чуть подавшись вперед, вцепившись в подлокотники, и глаза у нее совсем белые, истинная Ледяная Дева, вот тогда действительно дело плохо.

И сейчас лучше бы она стены когтями драла.

– Хельга, я правильно понимаю, в ближайшее время жениха у твоей дочери не появится?