Дела земные

В один из дней только я вырулил машину за ворота, как вдруг заглох мотор. Проверил бензонасос — в порядке, и от генератора вроде ток поступает, а мотор не заводится, и все тут. Решил я действовать на «авось» и открыл карбюратор. А открыв, опешил и сразу почувствовал себя неопытным хирургом, который вскрыл живот больному, а что делать дальше — не знает. Я никак не предполагал, что в карбюраторе этом такая масса всяких деталей! Завинтил я в том же порядке, как разбирал, все винтики и гайки, но почему-то остались «лишние». Куда их девать, я не знал. Начал уже злиться, но неожиданно услышал, как позади меня скрипнули тормоза. Я оглянулся. Дверца кабины самосвала распахнулась, из нее вылез мой друг Вали и направился ко мне. Звали-то его на самом деле Валентин, но всем удобнее было называть его Вали. Вали щупленький, небольшого роста, но голова у него работает что надо. Лучшего шофера в нашей махалле не сыщешь.

— Где это ты пропадал! — сказал я обрадованно. — Сам бог послал тебя мне.

Он, не спеша приблизился ко мне.

— В чем дело? — спросил, заглядывая в мотор.

— Вот, — сказал я, показывая ему винтики и гайки, которые держал в руке. — Гляди-ка, в штуковину величиной с яблоко не поленились напихать столько хлама! Инженеры, оказывается, тоже бывают бестолковыми!

Он поглядел на «отремонтированный» карбюратор и присвистнул.

— Не инженеры бестолковые, а сам ты дурак! — сказал он, пригладив свои курчавые волосы. — Ежели я возьмусь писать книжки, получится то же самое. Незачем браться за то, в чем ты ни черта, не смыслишь.

Наверное, вид у меня был настолько беспомощный, что Вали рассмеялся. Снял с себя поролоновую куртку, бросил ее на сиденье машины и приказал:

— Возьми отвертку!

Но работа не пошла.

— Кстати, я мамашку привез, — сказал он, головой кивнув на свой «ЗИЛ». — Вы пока поговорите, а я здесь помозгую.

А я и не обратил внимания сразу. Только теперь увидел, что в кабине самосвала сидит тетя Зеби. Мы подошли к машине. Вали вскочил на подножку, открыл дверцу и помог матери выйти. На ней был толстый платок, черная бархатная безрукавка, мне бросилось в глаза, что тетя Зеби стала совсем маленькая. Когда она приходила на поминки по маме, я этого не заметил. А какая она была раньше! Высокая, походка твердая, мужская, от прежней тети Зеби ничего не осталось. Выбившиеся из-под платка волосы были белы как снег. Лицо еще больше почернело и приобрело какой-то синеватый оттенок.

— Как увижу тебя, так Пошшу, сестричку мою, вспоминаю, — сказала она сдавленным голосом. Прижала меня к груди, похлопала худой рукой по спине. Дышала она тяжело.

Я с детства привык, что у тети Зеби за ухом всегда веточка райхона — базилика, и сейчас, мне показалось, от нее исходил запах базилика.

— Пойдемте, — сказал я, ведя ее к дому, — отдохните немножко.

— Можно, я посижу в комнате моей сестрички?

С трудом передвигая ноги, тетя Зеби вошла в комнату матери.

Она села у окна, где всегда сидела мать, и глухим дрожащим голосом прочитала длинную молитву.

— Таков этот мир, сыночек, — задумчивым голосом сказала тетя Зеби. — Все уходят друг за другом…

— Как ваше здоровье, хола? — спросил я, глядя на осунувшееся лицо ее, на дрожащие смуглые руки. — Внучата небось подросли?

— Слава всевышнему, у моего сыночка много детей. Молюсь сразу за шестерых внучат. Хоть и один у меня Валиджан, а десятерых стоит.

Тетя Зеби не спеша прихлебывала чай и посматривала на дутар, двухструнный щипковый музыкальный инструмент в бархатном чехле, висевший на гвозде, вбитом в стену. Мать очень берегла этот дутар, говорила, что это память об отце, и хранила его как зеницу ока. На меня сразу же нахлынули воспоминания детства, я вспомнил, как тетя Зеби когда-то играла на дутаре, и спросил:

— Вы все еще играете?

Тетя Зеби грустно улыбнулась.

— Где уж мне играть на дутаре, сынок. Рука, проклятая, трясется. — Она на минуту умолкла и задумчиво продолжала: — Позавчера сон видела, будто сидим мы с сестричкой где-то, а где — так и не поняла. И будто я играю на дутаре. — Она горько рассмеялась. — Странная жизнь у человека, оказывается, — сказала она, вздыхая. — Все бегает, суетится, стремится к чему-то, а пока добьется своего — уже и смерть подходит. — Дрожащими руками она погладила колени: — Стоит немножко похолодать, ноги пухнут. Валиджан обещал купить ичиги[56], за ними и собрались, да по дороге дай, думаю, заеду к сестричке.

Я снова, протянул ей пиалу с чаем, но тетушка Зеби покачала головой.

— Хватит, сынок, пойду я, пожалуй.

Когда мы вышли на улицу, Вали сидел в моей машине и проверял мотор.

— Все в порядке, — сказал он, высунув голову из окошка. — Только больше сам не копайся, черт тебя дери.

Вдвоем с ним мы усадили тетю Зеби в кабину. Вали сел за руль, и самосвал с ревом рванулся с места. Когда он скрылся за углом, на меня опять накатили воспоминания…