Дела земные

И тут случилось непредвиденное. Дверь с треском распахнулась, мать Ходжи вскочила с места, словно ее змея ужалила. На пороге стоял Эгамберды-ака в своем кителе с блестящими пуговицами, лицо его было бледно, он весь дрожал. Я окаменел от ужаса. Вот сейчас он вытащит из кармана пистолет и прострелит матери Ходжи лоб.

— Ты зачем п-п-пришла?! — проговорил он, заикаясь, от ярости. — Тебе ч-что н-нужно?! — Все его тело била дрожь, и голова тряслась. Мне показалось, что шевельнулась даже его левая рука, которая всегда висела как плеть. — Ч-чего тебе надо, говори! — произнес он дрожащими губами.

Мать Ходжи стояла, прислонившись к стене, бледная, опустив голову. В страхе я взглянул на правую руку Эгамберды-ака. Нет, в ней не было пистолета. Внезапно он повернулся к моей матери.

— И не стыдно вам, апа! — сказал он, губы его по-прежнему дрожали. — И не с-стыдно вам з-з-зани-маться сводничеством?

Молчавшая до этого мать сказала:

— Не стыдитесь нас, смертных, так хоть побойтесь всевышнего. Какая же я сводница, если помогла встретиться матери с сыном? — Отчего-то на глаза ее навернулись слезы. — Разве можно отделить ноготь от мяса? Разлучить родных людей — грех.

— Сама она и разлучила. Не я, а она, — Эгамберды-ака указательным пальцем здоровой руки, словно шилом, ткнул в свою бывшую жену. — В-вот кто р-разлучница!

— В жизни чего не случается, миленький, — сказала мать. Комок стоял у нее в горле. — Кто знал, что так выйдет. Кабы не война…

— Война! — Эгамберды-ака крикнул это с такой силой, что весь дом задрожал. — Я-я т-там к-кровь п-проливал, а она вал-лялась т-тут в ч-чужой п-постели! Ш-шлюха!

После этих слов мать Ходжи медленно нагнулась, взяла сумку и направилась к двери. Эгамберды-ака подался в сторону, будто она была прокаженной. Стоявший все это время молча Ходжа кинулся за матерью.

— Ма-а-ама! — В голосе его было тихое отчаяние.

И я почувствовал, что он плачет, плачет беззвучно, без слез. Да, в глазах его не было слез, он только умоляюще глядел на мать.

Мать медленно обернулась к нему. Тихонько наклонилась и поцеловала в обе щеки.

— Не огорчай отца, — сказала она и быстрыми шагами вышла из комнаты.

— Ма-а-ама! — крикнул Ходжа каким-то безнадежным, безжизненным голосом. Но вслед за ней не побежал. Остался стоять посреди комнаты.

Эгамберды-ака постоял еще с мгновение и вышел, хлопнув дверью. Мать сжала губы и всхлипнула. Подошла к Ходже, обняла его.

— Миленький ты мой! — сказала, гладя его по волосам. — Не плачь, мама еще придет.

В горле у меня что-то застряло, стало трудно дышать. Я почувствовал в руке что-то липкое. Это шоколад начал таять. Не зная, что делать, я протянул его Ходже.

— На, хочешь?

Ходжа молчал, в глазах его было нечто такое, чего я никогда не видел в глазах у своих сверстников, какая-то затаенная тоска.

Спустя месяц после этого происшествия отец Ходжи женился вторично. Как говорила моя мать, радости от этой свадьбы было так же мало, как от позавчерашней еды. Только когда тетушка Зеби заиграла на дутаре и запела своим низким, сочным голосом, в тойхане стало тихо.

Я отдала драгоценный камень ювелиру,чтобы сделал он мне перстень.Я отдала свое сердце возлюбленному,чтобы стал он другом на всю жизнь!

Все были заняты сами собой. А моя мать, которая сидела в таванхане, там, где хранятся все подношения и угощение для гостей, то и дело подзывала к себе Ходжу и совала ему в карман то поджаренные пельмени, то конфеты.

После свадьбы Ходжа стал еще более неразговорчивым. Мать моя старалась чем-нибудь да обрадовать его, а он избегал ее. Тогда я не понимал того, что понял позже: чем глубже человек переживает свою боль, тем более гордо и независимо себя ведет.

Однажды утром, как обычно, Ходжа зашел к нам, через плечо у него была перекинута сумка с тетрадками. Как только мать увидела его, тут же заохала:

— Кто тебя побил? Чтоб у него руки отсохли!

Лица Ходжи было не узнать, все в синяках.

— За что? — спросила мать неизвестно у кого. — Разве мало у этого ребенка несчастий?

— Не били меня, — сказал Ходжа, пряча глаза. — Я с лестницы упал…

По дороге в школу я осторожно спросил у него:

— Отец побил, да?

Ходжа молча кивнул головой.

— Мачеха постирала белье, — шепотом добавил он, — и развесила его, а теленок сжевал ее платье.

— Плохой у тебя отец, да?

— Нет, — Ходжа резко покачал головой. — Отец не любит ее, вот и сорвал все зло на мне. — И, будто доверяя мне великую тайну, о которой никто никогда не должен узнать, огляделся вокруг и сказал: — Отец мать мою сильно любит…

Это был наш последний с ним разговор. Ходжа почему-то ушел из школы после второго урока. Когда я вернулся домой, матери не было. Вечером она пришла откуда-то очень усталая.

На следующее утро я, как обычно, поджидал Ходжу. Мать отчего-то прикрикнула на меня:

— У вас с Ходжой что, один пупок на двоих? Отправляйся в школу.

Я промолчал. В тот день и учительница наша, Рисолат-апа, проверяя присутствующих, не назвала фамилии Ходжи.