Дела земные

— Вай, гиргиттон, хорошенькие мои, миленькие мои! — сказала она и, пошатываясь, поднялась со своего места. Руки ее было в тесте, и поэтому она поздоровалась с женщинами просто кивком. А я, как назло, так туго обмотал ноги портянками, что замучился, пока снял валенки. Тетя Холпош мигом разостлала дастархан. Присев на край одеяла, она быстро поколола орехи, поставила на скатерть кишмиш, тутовые ягоды, патоку… Мать сидела красная, а тетя — сердитая. Вдруг мать как-то странно покачнулась и еще больше покраснела, я догадался, что тетя, приглашая мать к разговору, сильно наступила ей на ногу.

— Да вы не беспокойтесь, — начала мать. — Мы ненадолго. По одному делу пришли.

— Вай, гиргиттон, какое может быть беспокойство! Ваша родственница так редко у нас бывает, что по этому случаю и барана мало зарезать.

Тетя повела бровями: мол, приступай к главному!

Мать, заикаясь, начала:

— Мы… Это… Пришли просить руки… вашей невестки.

Тетя Холпош на мгновение опешила. Пиала с чаем, которую она протягивала гостье, застыла в воздухе. Своим единственным глазом она удивленно уставилась на мать.

— Так уж вышло, — сказала тетя, пытаясь улыбнуться. Но улыбка у нее получилась какая-то кривая. — Наш Афзалхан, дуралей, никого, кроме Рисолатхон, и видеть не хочет… Не знаю, может, это и судьба…

Тетя Холпош смотрела теперь своим единственным глазом на тетю, пиалушку она поставила на скатерть.

— Конечно, вам тяжело, — сказала тетя дрожащим голосом. — Мы вовсе не хотели обидеть вас, аллах свидетель. Знаем, что сейчас не время вести подобные разговоры, у вас большое горе…

Тетя Холпош опустила голову.

— Рисолат мне не невестка, а дочь, — сказала она, помолчав. — Что ж теперь делать, если война отняла у меня сына. — Голос ее стал хриплым. — Ну что ж! Она еще молодая, не оставаться же ей из-за меня всю свою жизнь одинокой? Что я отвечу аллаху, когда предстану перед ним?

Тетя, видимо, не ждала такого ответа и побледнела.

— Я сказала своему сыну, — повысила она голос, — не делай глупостей, потом пожалеешь. Сколько раз я ему говорила это!

— Конечно, она ему не ровня. — Тетя Холпош все еще сидела с опущенной головой. — Сын ваш еще не женился на девушке. А моя дочь… — Она умолкла. — Пусть сами решают. Если они оба желают этого, что мы можем поделать! — Она вдруг насторожилась. — Погодите, миленькие, Ариф мой пришел.

И действительно, дверь отворилась, и на пороге появился Ариф. Он был в старом пальто, в шапке-ушанке, на сухоньком лице его весело поблескивали очки.

— Пришел, сынок, — тетя Холпош быстро сняла с него ранец. — Замерз, сладкий мой.

Ариф учится в третьем классе. Раз у них уже кончились уроки, стало быть, и мне скоро отправляться в школу.

— Мама, я пойду, — забеспокоился я. — А то в школу опоздаю.

— Не опоздаешь, у нас всего три урока было, — Ариф положил руку мне на плечо. — Пойдем поиграем в орехи.

— Ладно, пускай поиграют в соседней комнате, — тут же согласилась тетя Холпош. — Идите, идите, миленькие, незачем вам слушать разговоры взрослых.

Мы с Арифом зашли в маленькую комнатушку, окна в ней заиндевели, и было полутемно. Видимо, это была комната Рисолат-апа. В углу стояли стол и стул с высокой спинкой. На столе лежали книги и тетради. Над сложенной в нише постелью, накрытой покрывалом, висела фотография Рисолат-апа с мужчиной в тюбетейке. Рисолат-апа слегка наклонилась к его плечу.

— Кто это? — спросил я, показывая на мужчину.

— Отец! — Ариф взял горсть орехов из чашки, стоявшей в стенной нише. — Сыграем?

— У меня нет орехов.

— Я тебе дам в долг, — он отсчитал десять орехов. — Я ставлю на кон, идет?

— Идет.

Кубба — игра нехитрая. Ставится пирамида из четырех орехов. Если вы своим орехом попадаете в пирамиду, то все орехи ваши. Если нет, значит, вы лишаетесь своего ореха, которым кидали в пирамиду.

В считанные минуты я проиграл пять орехов. Орех плохо катится по неровному земляному полу. То подпрыгивает, то вовсе останавливается. Вдобавок к этому в комнате царит полумрак.

Мы увлеклись игрой, когда из другой комнаты раздался голос тети Холпош.

— Не швыряйте орехи под сундук, миленькие, а то от мышей покоя не будет.

Затем послышался сердитый голос тети:

— Ладно, нам пора идти.

…Не знаю, о чем еще говорили женщины в тот день. Но на следующий день Рисолат-апа сделалась удивительно непохожей на себя, выглядела очень грустной. Печка в классе, которую топили дровами, после полудня уже не горела. Мы сидели в классе не раздеваясь. Но самое ужасное — это когда замерзают чернила. Приходится ставить чернильницы на печку, они немножко разогреваются, оттаивают, то ненадолго. Обмакнешь перо в чернильницу, раздается хруст, и чернила к перу не пристают. Прежде всегда снимавшая пальто, сидевшая с непокрытой головой, с гладко причесанными блестящими волосами, Рисолат-апа сегодня не сняла ни пальто, ни платка. Был урок чтения. Я вышел к доске.

— Читай, — сказала Рисолат-апа, раскрывая журнал.