Делай то, за чем пришел

Черная вода поднималась все выше, сапоги алтайца и Глеба уже погрузились в нее. И тут лошадь споткнулась, Глеб вцепился в своего спасителя, тот огрел животину плеткой, диковато уйкнул; лошадь, делая судорожные рывки, вынесла их на крутой берег. Всё.

Так же, не говоря ни слова, алтаец подъехал к коряге и остановился. Глеб соскочил на землю, стал благодарить, полез в карман за размокшей пятеркой... Но алтаец даже головы не повернул. Прямо, каменно сидя в низком седле, ускакал догонять своего товарища.

Глеб смотрел ему вслед и улыбался. Как же любил он в эту минуту жизнь! Как любил он весь мир и особенно — людей! Всех! Без исключения!..

И вот с этим новым чувством, вдруг горячо и сильно шевельнувшимся в нем, с этой улыбкой, со слезами на глазах он прошагал с полкилометра, пока не услышал лай собак. Впереди было село.

Вербин

В первый преподавательский год нагрузка у Глеба была довольно пестрая. Наряду с автоматикой он преподавал технологию машиностроения, вел черчение и курсовое проектирование по деталям машин.

Так вот, черчение они вели вместе с Вербиным: с одной половиной группы занимался Вербин, с другой половиной — Глеб. В техникуме Вербин считался первой величиной по части графики. Все, что относилось к черчению, связывали с личностью этого человека. Никто здесь не говорил «в чертежном кабинете», все говорили «у Вербина»; студенты не говорили «сейчас черчение», а «сейчас Вербин».

Это был невысокий, худенький мужчина лет пятидесяти пяти. Все у него было маленькое: ножки, ручки, головка, костюмчик, галстучек. Крупные были только губы. Четко очерченные, полные, они, казалось, предназначались другому, раза в два больше, человеку, но природе, видимо, было угодно позабавиться... Голос же у Вербина был настолько прокуренный, что от него остался шепот с подгромыхиванием и подкряхтыванием.

— Выходит, и вас, кхе-кхе, черчением нагрузили? — спросил Вербин, когда Глеб зашел к нему в кабинет перед началом занятий.

— Выходит, так, — улыбнулся Глеб, подсаживаясь к столу, загроможденному штабелями черных готовален.

Вербин ознакомил Глеба с программой, дал несколько дельных советов, потом стал показывать свой кабинет —это царство графики, Многочисленные полки и стеллажи были завалены всевозможными вентилями, подвесками, шатунами, моделями пирамид, цилиндров, усеченных конусов. Пахло лежалой бумагой, карандашами, древесиной от чертежных досок и рейсшин. На всех предметах, слегка покрытых пылью, пламенели инвентарные номера, проставленные красным суриком.

— Ну что ж, начнем? — глянув на часы, сказал Вербин.

После переклички он разделил группу надвое, и Глеб со своей подгруппой переселился в соседнюю аудиторию.

Первый чертеж лег на стол для проверки. Студенты настороженно поглядывали — как-то он будет принимать, этот новенький?..

Глеб долго всматривался в линии, проекции, размеры, надписи; постепенно чертеж как бы оживал для него, постепенно за начертанными карандашом линиями, дугами и кружочками Глеб стал отчетливо видеть реальные детали, их сопряжения, их работу. И когда это произошло, тогда он увидел и первые ошибки. Возле каждой ошибки ставил карандашом легкую загогулину; вскоре весь ватманский лист покрылся этими загогулинами; точно космы, торчали они вокруг изображенного на чертеже редуктора.

Студенты, окружившие преподавательский столик, многозначительно переглядывались, ну, мол, братва, пиши пропало. Некоторые потихоньку сворачивали чертежи в трубочку, решив, видимо, не спешить с показом преподавателю своих «художеств».

— У-у, — недовольно гудел здоровяк Ермаков, хозяин чертежа, по поводу каждого Глебова крючка. — Теперь будет грязища...

— Потому что не чертеж у вас, а сплошная абстрактная живопись... Взялись чертить, так думайте, будто чертеж для цеха, думайте, как по нему собрать реальный узел.

— Да никто по нему ничего не будет собирать! — заспорил обиженный Ермаков.

— Согласен. В макулатуру пойдет. И тем не менее нужно по-настоящему. А привыкнете тяп-ляп — беда. Вот расскажите-ка о работе вашего редуктора, расскажите!..

Парнишка с минуту глядел на изображение редуктора, потом отвел глаза и насупился.

— Как же так! — удивился Глеб. — Чертить и не представлять, как узел будет работать. Надо вплоть до галлюцинаций видеть механизм, каждую детальку, ее движения, ее работу!

И опять студенты, кольцом обступившие преподавательский столик, переглянулись.

Шло время. Глеб проверял чертежи по второму, по третьему разу и снова находил ошибки, снова ставил «крючки». Бумага поблекла, сделалась от резинки ворсистой, была издавлена карандашами, продырявлена иглами циркуля, кнопками.

— Ну вот, — говорил Глеб, любуясь истерзанным листом, — теперь в нем что-то есть от настоящего чертежа!.. По крайней мере, видно, что вы трудились, думали, искали. Это уже произведение!

— Ага, а потом вы скажете — перечертить! — заметила одна студентка и, смутившись собственной смелости, скрылась за спинами подружек.