Делай то, за чем пришел

Поблескивают в свете ламп гладкие валы и оси, щерят зубы тощие шестерни, тоскуют по вечному движению рычаги, молча несут свою главную нагрузку коренастые литые корпуса. Там двое рабочих возятся с винтовым прессом, насаживают на вал зубчатое колесо, здесь трое укрепляют кронштейн, затягивают гайки; скрежещет, звенит металл; пронзительно шипит сжатый воздух; что-то постукивает, что-то поскрипывает, кто-то зовет: «Кран!», а потом командует: «Вира помалу!» Гаечный ключ надевается на головку болта; сверло вгрызается в сталь, завивает белую стружку-пружинку; из-под наждака хлещет искровой фонтан — кто-то что-то затачивает. А здесь из-под газовой горелки Багратиона, прожигающего окно в листе железа, посыпался огненный град, воздух наполняется запахом горелого металла. Грязными сиреневыми простынями свисают с верстаков захватанные пальцами сборочные чертежи. И вроде бы все так же, как и днем, да только призрачнее, нереальнее кажется Андрюхе теперь, в электрическом свете, окружающее…

И уж стоит Андрюха будто бы не на виадуке, а на капитанском мостике, и не цех перед ним, а громадный фантастический корабль; не центробежная машина там, вдалеке, а межпланетная ракета, нацеленная под стартовым углом. И не кто-то там сидит в задумчивости, а сам Платон, сбитый с толку разгулом грубой материи. И не перила Андрюха сжимает в руках, а штурвал…

А за бортом, за цеховыми окнами — ночь. Куда плывет громадный цех-корабль? Какие бури-штормы ждут его?

Однако пора приниматься за опорные катки…

Они лежат тут же, на площадке, груда гладких цилиндров с подшипниками внутри. Андрюхе предстояло установить их так, чтобы конвейерная лента бежала, катилась по ним, как ручей бежит по своему руслу, по гладким окатышам…

Прилаживая первый каток на поддерживающих кронштейнах, Андрюха перебирал в уме недавний спор Геннадия с главинжем и думал: «Может, завод такой отсталый?..»

Так нет же, нет! Какой же отсталый, если автоматические установки и части автоматических линий отправляют чуть ли не в тридцать стран?.. Андрюха сам видел, как грузили на железнодорожные платформы белые, из гладко выструганных досок плотные контейнеры, на которых надписи латинским шрифтом… «Морская упаковка», — сказал грузчик, кивнув на красивые контейнеры.

Значит, завод не из шарашкиных контор, хотя и не гигант знаменитый, вроде, скажем, «Уралмаша».

Так в чем же все-таки дело? В чем?..

Главинж, организатор, обвиняет рабочих. Геннадий, рабочий, больше винит организаторов... Так они и обвиняют друг друга, а штурмовщина между тем процветает.

Может, действительно выход в этих автоматических системах управления, как говорит Геннадий?.. Надо обязательно почитать о них побольше…

Однако вскоре Андрюхе стало вообще не до размышлений.

Когда прилаживал девятнадцатый каток, то клюнул носом и чуть не выронил каток из рук. Домой пришел поздно, традиционный «треп» парней перед сном поддерживать не стал, а сразу же завалился спать, и как лег на правый бок, отвернувшись к стенке, так и проснулся в том же положении, когда загремел будильник на тумбочке.

Следующий день показался еще длиннее, а третий еще.

— Студент!.. Вот эту плиту на станок. Живо!

И Андрюха волок чугунную плиту к радиально-сверлильному станку, устанавливал ее, прижимал прихватами, сверлил в плите отверстия, потом, заменив сверло четырехперым зенкером, зенкеровал; а вставив в патрон ребристую развертку, зачищал ею отверстие, делал его гладким, точным — классным.

— Студент! Застопори вкладыши…

И Андрюха принимался стопорить латунные вкладыши крохотными винтиками с пазом под отвертку.

— Студент!..

И Андрюха спешил в инструментальную кладовую за свежим абразивным кругом для ручной шлифовальной машинки.

— Студент!..

У сварщика кончился кислород, и надо было срочно подтаскивать баллоны с кислородом. Андрюха тащил на плече тяжеленный стальной баллон и думал — не лопнула бы ключица…

— Студент!..

И Андрюха бежит сломя голову по лестнице на виадук, чтобы помочь Пашке натягивать конвейерное полотно, пока Геннадий сшивает прорезиненную ленту сыромятным ремешком, вдетым в огромную иглу.

Вот только что закончил Андрюха выравнивать перекос в натяжном устройстве конвейера, и спина у Андрюхи мокрая, колени ноют от усталости, на руках живого места нет: царапины, порезы, ушибы; сквозь рваные штаны просвечивает тело.

Присев на верстак, чтобы передохнуть, Андрюха обвел взглядом участок. Геннадий, Пашка, Панкратов, Сеня-школьник, Багратион в хромово блестящих от грязи штанах и рубахах, бледные от усталости, завинчивают, чистят, режут, варят, сверлят, копаются в громадном чреве машины, в этом переплетении стальных ферм, стоек, балок, плит, кронштейнов, конвейерных лент…

— Студент! Бери-ка дрель и вот тут… пару отверстий.

«Прессинг! — подумал Андрюха о манере, о методе мастера так вот жать, давить на людей без устали. — Настоящий прессинг. Даже страшно как-то… Ведь тысячи деталей и деталюшек в этой машине, в ее внутренностях… и вот в такой-то спешке какую-нибудь финтифлюшку забудут поставить или перепутают что-нибудь, и все может полететь к чертям…»