Делай то, за чем пришел

Отдав распоряжение, мастер убежал куда-то, тоже бледный, осунувшийся. И то сказать, сколько километров выбегает за день. Полсотни наберется, как не больше.

Андрюха поднялся, посмотрел на истерзанный сборочный чертеж, разостланный на верстаке, и, найдя глазами «пару отверстий», которые предстояло сверлить, приуныл. Сверлить дрелью отверстия такого диаметра, да еще снизу вверх, — сущая каторга. Это он уже знал. А придется снизу вверх: коробка с электрическим реле будет крепиться к площадке виадука снизу, к нижней полке швеллера. Для крепления этой коробки и понадобились отверстия…

Пневматическая дрель валялась на полу, черном и жирном от грязи и машинного масла. Дрель — это белый дюралевый корпус, две рукоятки, сверло торчит, а сбоку подключен шланг, по которому подается сжатый воздух. Все так же, как у «пистолета», только весит эта собачья дрель, наверное, килограммов десять, и держать ее придется на весу, над головой.

Андрюха поставил свежее сверло, поднял дрель, повернул одну из рукояток, дрель завыла, загудела. Расставив пошире ноги, Андрюха подвел сверло к нижней полке швеллера и, чувствуя ладонями шершавую рифленую поверхность рукояток, изо всех сил стал давить на рукоятки снизу вверх.

Большое сверло медленно, слишком медленно лезло в стальную полку, горячая стружка сыпалась Андрюхе на плечи, в расстегнутый ворот куртки, дрель ревела и дрожала, сотрясая руки, плечи, все тело; зубы у Андрюхи стучали мелко-мелко. А он давил, давил вспотевшими ладонями на шершавые рукоятки; сверло лезло вверх, в металл, грызло стальные волокна. Вот уже и в глазах темно от напряжения, в голове мечется единственная мысль — дожать, дожать еще немного, еще секунду выдержать, всего секунду! «Раз, — мысленно считает он, сжав зубы, — два…» Трах! Сверло выскочило с противоположной стороны, рукоятки рвануло из рук, последним усилием Андрюха успел повернуть, крутнуть одну из рукояток, отключая тем самым подачу воздуха, дрель умолкла. Все!

Руки, тяжелые, чужие, онемевшие, будто перебитые, повисли вдоль тела. Андрюха постоял немного, пока не прошла темнота в глазах, потом опустился прямо на грязный пол и, привалившись к стойке виадука, перевел дух. Сил не было просверлить второе отверстие. Сил не хватило бы, наверное, чтобы пошевелить пальцем…

Он, конечно, отдышится, он знал себя. Главное, чтобы появилось второе дыхание. Тогда руки, ноги, пальцы станут как рычаги, а весь он, Андрюха, уподобится машине и тогда еще долго сможет работать. Главное — второе дыхание…

Андрюха посмотрел на участок — все работают, вкалывают, жмут. Разные, далекие друг от друга в обычное время, сборщики сейчас едины, их объединяет порыв собрать машину за эти считанные дни, они должны ее закончить во что бы то ни стало. И они красивы в этом порыве, необыкновенно красивы...

Вот Багратион… Могучий, косая сажень, ворот рубахи расстегнут, обнажена волосатая грудь, черная треуголка лихо съехала набок; лицо, выхватываемое из полумрака машины непрерывными бликами сварки, твердо и непреклонно.

У Пашки рдеют здоровые щеки, под рубашкой катаются крепкие мускулы, на лбу капельки пота.

Большие карие глаза Геннадия — как два чуда на маленьком невзрачном лице.

Сеня тоже красный и распаренный, на носу и на верхней губе — прозрачный бисер.

Все красивы, ловки, потны, горячи, все мужчины сейчас, черт возьми, в полном смысле слова! Андрюха любил их в эту минуту, восхищался ими, удивлялся — откуда только силы берут!..

Заметив его усталость, подковылял сварщик, присел рядом на верстак. Перекурить вроде.

— Ну как, Андрюха?

— Измотала чертова дрель, — попытался улыбнуться Андрюха.

— Ничего, — подбодрил сварщик, — парень ты крепкий. Выдюжишь. Теперь-то уж выдюжишь. У нас ведь здесь студентов-то много перебывало… Работают вроде и неплохо, а как, знаешь, начнется горячка, так они в истерику. Мы, кричат, в гробу видали такую работу! Мы на практику пришли.

Андрюха улыбался. Понимал — старик наверняка лукавит, нарочно уверяет, что он, Андрюха, сильнее каких-то там других студентов…

А Багратион все еще ругал крикунов-практикантов:

— Дерьмо, а не работники!.. Тяжело, конечно, кто спорит. Но, черт бы меня задрал, ведь понимать надо, что здесь, именно здесь решается все. И то, как народ будет жить, и авторитет наш, и… если хочешь, быть войне или не быть. Все решается вот здесь, на участке, в цехе… Помнишь, ты меня спрашивал, почему я не продвинулся, не стал начальником, вожусь до старости лет в дыму, в железе?.. Я тогда тебе не сказал, не решился. Побоялся, что ты подумаешь... вот, мол, старик высокие слова стал говорить. А теперь скажу. Главный фронт, Андрюха, здесь. Не где-нибудь, а здесь!