Делай то, за чем пришел

«Какой-то следовательский прием», — подумал я и сказал:

— Я? Я думаю, что главная беда... Как-то уж так получается, что во главе комсомольских организаций зачастую оказываются люди малоинтересные.

— Точно, — сказала Рита Шляхман.

— Вот этот наш Коровин... — усмехнулся Лев Печенин.

— Ни рыба ни мясо, — поддержал Гена Гулин.

— Он со мной однажды разоткровенничался, — добавила Рита Шляхман. — «Понимаешь, — говорит, — Рита, нож в сердце мне это секретарство. Замучился. Уйду опять на свой станок. То ли дело: крути рукоятки, давай норму, ни горя тебе, ни заботушки...»

— А кто виноват? — строго спросил Забродин. — Кто виноват, что у нас так?.. Да мы сами и виноваты. Вчера сижу, слушаю этот тошнотворный доклад, эти топорные поучения и думаю: до чего же мы обмельчали, до чего же обленились духовно, до чего опошлили идею! И уверен: вы так же думали. Но почему тогда в стороне? Почему пассивны? Где ваша гражданская совесть? (Он так и сказал — «гражданская совесть».) Почему вы ее спрятали? Я не верю, что потеряли — почему спрятали? — Но вдруг осекся, смутился, а помолчав, тоном ниже продолжал: — Я говорю «вы», точнее было бы «мы». Я тоже раньше почти не задумывался... Поэтому не ждите, что я предложу какой-то сногсшибательный план, я и комсоргом-то никогда не был. Но давайте думать! Ведь если предложим нашим опять что-нибудь вроде сбора металлолома или того же культпохода в цирк «без последующего обсуждения», не будет ли нам неловко, а? Каждому из нас? Не будет ли стыдно? Наверняка будет... Поэтому так: или — или. Или мы скажем себе сейчас же, сразу же, что мы прокисли, пропитались равнодушием настолько, что и совесть нас не мучает. И тогда откажемся сразу. Соберем собрание и заявим — не способны. Или лоб расшибем, но выдадим такую работу, чтоб на уровне, чтобы в нас поверили, чтобы загорелись. А в том, что мы можем, не сомневаюсь. Все вы тут ребята что надо, эрудиты, у каждого есть увлечение. Вот и давайте все это в общий котел.

— Хорошо, — затянулся сигаретой Лев Печенин. — Положим, что-то получится. Ну и что? Что изменится в сущности-то? Еще одна вспышка в угасающем костре?

— Хотя бы и так, — согласился Забродин. — Для начала. А потом посмотрим. В конце концов, не боги горшки обжигают...

— Тогда ближе к делу! — призвала Рита Шляхман своим прокуренным резковатым голосом.

Что потом они еще говорили и решали, я почти не слушал. Я давно утвердился во мнении, что единственное спасение от всех бед — юмор. Живи себе, работай, создавай материальные блага, сохраняй бодрость духа, не принимай близко к сердцу всяческие передряги — береги здоровье. Ибо от того, что будешь размышлять о судьбах человечества и мучиться от несовершенства мира, ни тебе, ни другому пользы никакой. Вот почему меня стала раздражать претенциозность Забродина, его якобы тревога за будущее человечества, якобы честность, способность жертвовать собой на благо других... Не раз за свою жизнь встречал я мастеров говорить высокие слова, произносить зажигательные речи... Таков скорее всего и этот. Барабанная личность. Начитался, поди, книжек серии ЖЗЛ и долдонит о долге и чести. А что за словами-то? Да наверняка пустота или, что еще хуже, корыстные помыслы.

Сразу же после заседания бюро Забродин развернул кипучую деятельность. Он не в пример Илье Калачеву перенес центр работы из отдела в общежитие, в комнаты, в пустующий красный уголок. И это было, как ни крути, логично. Насидишься за день в отделе, да еще оставайся на собрания и мероприятия всякие...

Забежал как-то Забродин к Василь Петровичу в общежитие. Сразились в шахматишки, посидели, разговорились. Василь Петрович — феномен. За тридцать, не женат, все, что зарабатывает, тратит на путешествия, хлебом его не корми, дай забраться в середине зимы в центр Саян, в самую глушь. Бродяга из бродяг. Так вот, почувствовав друг к другу расположение, Забродин и Василь Петрович размечтались — вот бы, мол, с заводскими туристами не просто за город на лоно природы, не просто в поход, а по следам бы Ермака... Построить бы струг, точно такой, на каких ходили казаки легендарного атамана...

— Черт возьми-и, — Василь Петрович от возбуждения скреб в затылке. — Из Волги, через Уральский хребет в Тобол, в Иртыш... там и волоку-то всего ничего...

Так родилась эта мысль, задуман поход, о котором впоследствии много писали газеты и говорило радио.