Дельфийский оракул

– Тише, – шепчет человек. – Только не кричи. Я тебе помогу… я тебе сейчас… пей же! Ну, пей!

Его мокрые пальцы лезут в рот Саломеи и пытаются раскрыть его. Ватные челюсти не способны оказать сопротивление, и горькая жидкость льется в ее горло. Чтобы не захлебнуться, Саломее приходится глотать.

– Вот так… сейчас…

Голову Саломеи наклоняют, и весьма вовремя. Выпитое выливается из ее горла, вымывая и содержимое желудка.

– Станет легче, сейчас. Погоди…

Солнце по-прежнему жжет глаза. И Саломея слабо скулит, а человек, оказавшийся рядом с ней, возится, трогает ее руки. Освобождает.

– Вставай, – требует он и тянет куда-то Саломею.

Как встать? Тело не слушается. Руки, ноги – как из сырого теста. А кости словно растворились.

– Давай, пока они не вернулись. – Саломею все-таки поднимают. – Ну же, если жить хочешь… ты же хочешь жить?

Хочет. И, преодолевая слабость, она делает шаг. А потом второй. Если бы не этот человек – скорее, он друг, нежели враг, – она бы упала. А с его помощью Саломея добралась до двери, за которой начинался бесконечно длинный коридор. Но ее потянули не к выходу, а куда-то вбок.

Беззвучно отворилась крохотная дверца, и Саломея оказалась в темной комнатушке, где пахло хлоркой, лимоном, мятой и еще каким-то едким дезинфицирующим средством. Ей удалось разглядеть полки и коробки, стоявшие на полках.

– Сюда. – Саломею втолкнули в этот закуток и набросили на нее пыльное покрывало. – Сиди тихо!

На покрывало упала еще какая-то ткань. Дышать стало нечем.

– Если тебя найдут, – пригрозил неведомый «друг», – ты умрешь!

Умирать Саломее не хотелось. Она сжалась в комок, пытаясь сдержать нервную дрожь и слезы, поползшие по щекам. Как она здесь оказалась?

Как?

Она приехала к Далматову. Ему стало плохо, а еще – он полез в дела Центра. Был у них разговор. И просьба – погулять. Степан Игнатьевич с его астрами… библиотека… сад… оранжерея и девица в бикини. Красивая. Далматов ее не любит, а девица хочет его приворожить.

Дура. Нашла принца на свою голову!

И Саломея тоже дура. Влипла – опять. Во что? Гадалки умирают… Саломея следующая… так Далматов сказал. Он ее станет искать. Или нет? А если он решит, что Саломея просто уехала домой?

С Элис не сошлась характерами – и уехала.

Он ей позвонит! И услышит, что абонент временно недоступен?

Решит, что Саломея обиделась.

А ее ударили по голове. Вот так-то.

Она потрогала затылок. Гематома четко прощупывалась, и ссохшаяся кровь в волосах тоже явно была. И прикосновение к макушке рождало пульсирующую боль, так что Саломее пришлось сжать зубы, чтобы не застонать.

Но зачем? Кому это было надо?

Бить ее по голове, увозить… куда?

Комнату она не разглядела. Много солнца – и нежданный спаситель, который и не захотел ее спасать, совсем, а только спрятал. Надо сидеть тихо.

Надо сидеть очень-очень тихо…

Взвыла сигнализация. Резко, громко, оглушающе. И Саломея сжалась, ожидая, что вот сейчас ее обнаружат. Загрохотали чьи-то шаги. Хлопнула дверь, совсем рядом.

Тише, мыши, кот на крыше… Сигнализация смолкла, голоса – тоже. Но чужое присутствие ощущалось очень остро. Поплыли стены, дрогнул сумрак, скорчив ей рожу. Что, глупая, попалась?

Нет пока что. Не сейчас. Не попалась еще.

Но ее ищут. В доме – обшаривая каждую комнату, заглядывая в ванную и в туалет, в кладовую и в подвал… тут дверь распахнулась – беззвучно и резко. Желтый луч света скользнул по полкам, выхватывая то одну, то другую коробку. Упав на пол, луч пополз к углу, тому самому, в котором сидела Саломея. И замер, не дойдя до нее какой-то сантиметр. Несколько секунд без воздуха, и сердце перестает биться от страха.

И луч отступает. Щелкает выключатель – загорается свет.

Ее обнаружат!

Запределье обнимает ее пыльными лапами. Оно – единственный шанс Саломеи, но что оно потребует от нее за помощь? За все ведь приходится платить.

Человек приближается. Его шаги – скрипучие, тяжелые, словно ботинки подбиты старой резиной, – заполняют подсобку. Саломея слышит, как двигаются коробки, плещется содержимое банок. Шелестит, разворачиваясь, клеенка.

Человек не торопится уходить. Он что-то чувствует, но не способен понять, что именно. И медлит, надеясь на удачу. Но сегодня – не его день. И запределье создает плотную завесу. Свет гаснет. Закрывается дверь. И Саломея вновь может дышать. Но она по-прежнему сидит тихо.

Ждет.

Она не знает, как долго длится это ожидание. Ее голова болит с каждой минутой все сильнее. В черепе словно солнце поселилось, оно все ярче разгорается и выжигает разум. Эта боль почти невыносима, но Саломея заставляет себя терпеть.

И ждать.

Руки, ноги, спину сводит судорогой. Холод, проникающий в ее кости, идущий от стены, отупляет ее. И в какой-то момент приходит понимание, что еще немного – и она умрет, прямо в этой подсобке неизвестного дома, так и не дождавшись своего спасителя.

Если он был вообще.

Наверное, она проваливается в дрему, потому что не слышит ни шагов, ни скрипа двери, но просыпается от прикосновения. Темно. Холодно.

– Идем, – шепчет кто-то, склонившийся над Саломеей. – Только тихо! Подожди…