Дело Черных дервишей

И тут словно пьяная одурь навалилась на комиссара. Почудились ему какие-то звезды, какое-то небо в алмазах, сияло где-то вдали солнце, рождалось утро, и наступал вечер. И так страшно, так нестерпимо захотелось Исакову поцеловать девушку, что наклонился он к ней и, как к живительному источнику, приник губами к ее губам. Поцелуй горячий вышел и легкий, словно летняя ягода, пьянящий, опьяняющий. И потому не заметил комиссар, просто не почувствовал, как в бок ему вошел длинный, холодный, злой клинок…

Глава четырнадцатая. Закон, не подвластный науке

Поистине удивительным человеком был наставник Хидр. Таким он казался даже Загорскому, который на веку своем повидал немало чудес. Даже недоверчивый Ганцзалин, который и на тибетских лам смотрел косо, в конце концов признал необыкновенные качества шейха. Да и как было не признать, когда на привале, стоило наставнику протянуть руку, как к нему тут же слетались птицы – от самых мелких воробьев до черных грифов. Топнув ногой, вызывал шейх нашествие мелких млекопитающих и грызунов, всяческих зайцев, мышей и белок. С горных высот спускались к ним архары, косули и снежные барсы. И если барсы стояли еще в некотором отдалении, то косули просто подходили покормиться прямо из рук.

– Это не суфий, это какой-то Франциск Ассизский, – с восхищением заметил Нестор Васильевич, наблюдая эти фантастические картины. Джамиля, просияв, оглянулась на него с гордостью. Потрясенно молчал даже скептик Ганцзалин.

– Это самое малое из чудес, на которые способен мой муршид, – негромко, чтобы не спугнуть косулю, произнесла Джамиля. – Если повезет, вы увидите вещи, которые тысячу лет назад равняли человека с богами.

Загорский все же попытался найти какое-то рациональное объяснение тому, что дикие звери так расположены к суфию. Понятно, что животные гораздо более чувствительны, чем люди. И если даже человек способен почувствовать симпатию, возможно, на это же способны и звери. Однако что служит толчком для такой симпатии? Суфия они, очевидно, видят в первый раз. Что же тогда притягивает их, что заставляет забыть про обычную звериную осторожность – тем более, здесь, в горах, где все они служат добычей для людей.

– Любовь, – сказала Джамиля. – Всеохватная, всепоглощающая любовь ко всему миру. Та любовь, которую заповедал нам Всевышний. Та, без которой и сами мы не полны, и не можем приблизиться к Аллаху.

Хидр, слышавший этот разговор, улыбнулся.

– Все верно ты говоришь, – сказал он Джамиле, – за одним уточнением. Животные, как и большинство людей, не способны вместить в себя всю любовь мира. Поэтому они видят только любовь, которая прямо направлена на них. Эту любовь они видят и понимают, к этой любви они тянутся. Ведь любовь – дело очень предметное. Трудно, да и незачем любить все человечество сразу. Тот, кто полюбил недостойного, рискует попусту потратить свою жизнь на чужие капризы. Вот поэтому мы, суфии, стремимся снискать любовь Аллаха и отдать ему всю свою любовь. Ибо эта любовь – высочайшая, и лишь она ведет нас по праведному пути.

После этих слов Загорский задумался.

– Но как же, – проговорил он наконец, – как же удается вам снискать такую любовь?

Хидр лукаво улыбнулся и отвечал, что к Всевышнему ведет не один путь, и любви все добиваются по-разному. Кто-то уходит в пещеры и десятилетиями живет там аскетом. Кто-то, напротив, идет в самую гущу обыденной жизни и обременяется женами, детьми, друзьями и знакомыми. Одни используют тихий зикр[33]

, другие – громкий зикр. Одни следуют путем трезвого разума, другие – экстатического опьянения. И все эти пути Аллах приемлет, все он приветствует, если порыв человека – искренний, если подлинно он стремится к Всевышнему. А кто кривит душой, наказанием тому становится кара, потому что Аллах – величайший из хитрецов, и кто попал в его руку, того уже он не отпустит.

Так или иначе, до всеохватной любви, которую проповедовали суфии, миру было еще очень далеко. В этом они убедились, въехав к полудню в небольшую долину. Там пообочь дороги на пастбище паслись три десятка коней. Поначалу Нестор Васильевич решил, что это просто пастух выпасает стадо. Однако его смутило, что кони все стояли стреноженные. Подъехав поближе, они поняли, что попали на место побоища. Точнее, жестокого и бессмысленного массового убийства. Чуть в стороне от места, где паслись кони, обнаружили они палатки и разбросанные рядом окровавленные тела красноармейцев.

Джамиля объехала всех павших, в надежде найти кого-нибудь живого. Но живых не осталось. Видимо, бойцов застигли врасплох. Большинство было в исподнем и не успело даже выбежать из палаток. Тех, кто спал, зарезали, словно баранов. Тех, кто успел выбежать, расстреливали в упор. Картина была ужасающая и так не гармонировала с удивительной красотой и покоем гор, что несколько минут все просто молчали, потрясенные.

– Внезапное нападение, – сказал Ганцзалин, чтобы хоть что-то сказать.