Дело генерала Раевского

   — Тогда я продолжу свои недоумения, — сказал Олег, — а меня действительно вводит в недоумение неистребимое желание нашего великого полководца обязательно приносить жертвы, кого-нибудь обязательно подставить под гибель, то Багратиона, то Вену, то Раевского, то Москву. А жалеет он почему-то лишь противников. Когда, например, до него донёсся слух, что в окружении под Красным сам Наполеон, он фактически прекратил сражение и выпустил хотя бы тех, кто уцелел. Бедным французам пришлось искать русских генералов, чтобы сдаться им. Не менее удивительна страсть Кутузова сдавать столицы, защищать которые ему приказано. Поразительна сдача Вены. Кутузов, вызванный в Австрию для того, чтобы защитить Вену, её сдаёт для начала. А потом не выступает против очевидной порочности плана сражения. На прямой вопрос императора Александра, поддерживает ли он этот план, заявляет, что вполне уверен в завтрашней виктории, то есть в победе при Аустерлице. Говорят, что у главнокомандующего-де не хватило гражданского мужества. Это мягко сказано. Именно гражданское мужество должно быть у такого человека в первую очередь. А честь оружия русского? Багратиону с его шестью тысячами великолепных воинов удалось уйти от гибели, тогда Кутузов подставляет ещё восемьдесят тысяч. Но главная мотивировка: сдать столицу, чтобы спасти армию. Ну хорошо, австрийцы перед тем понесли ряд тяжких поражений. Но ведь ни одного поражения не потерпела русская армия. Смоленск — это не поражение. Это скорее — победа, стратегическая. Но Москва! Москва — своя собственная столица. Это — сердце народа. Не шесть тысяч корпуса Багратиона. Не какая-то там Вена! Но с первых дней, как теперь уже ясно, Кутузов не собирался её отстаивать. Барклай готовил для генерального сражения Царёво Займище, работы велись не первый день. Главное Барклаем было сделано: перейдя Неман с шестьюстами тысячами человек, Наполеон после Смоленска имел уже немногим более ста тридцати. Кавалерия его знаменитая уже была подорвана: падёж в русских условиях и при высоком темпе погони за русскими, невозможность прокормить такую массу лошадей привели к катастрофической гибели коней. Артиллерия ослабла, поредела. С этой армией Наполеона уже можно было сражаться на равных на своей земле под высочайшим боевым духом солдат. И что же? Кутузов прибывает к армии, сразу же приказывает продолжать укреплять позиции, а на следующий день повелевает отступать к Бородину, которое никто и никак не готовил к боевым действиям и которое многие считают гораздо менее подходящим для принятия генерального сражения. На Бородино происходит то же самое, что и при Царёвом Займище. Вечером поздравляет всех с победой, даёт царю сообщение о победе и скором приступании к изгнанию Наполеона, приказывает Барклаю укреплять позиции, а через полтора часа отдаёт приказ об отступлении к Можайску. Под Москвою повторяется всё, что было в Австрии. Багратион и Раевский, вся Вторая армия ставится флангом ко всей махине Наполеона на совершенно неукреплённых позициях. Менее тридцати тысяч подставляется ста тысячам. Багратион сражён, Раевский контужен, и его заставляют оправдываться. Перед боем — никакой разведки. В сражении резервы не использованы, их пускают в бой или помимо воли Кутузова, или под огромным давлением снизу. Захваченную Бонами батарею Раевского оставляют без помощи, а отряд Ермолова посылают на Багратионовы флеши, которые давно захвачены, и отряду этому там грозит просто уничтожение. Случайно, следуя мимо Курганной, Ермолов видит торжество французов и по собственной инициативе отбивает её. Огромное количество спрятанной Кутузовым вдали от сражения артиллерии вообще не принимает в деле участия. И вновь разыгрывается трафарет, сконструированный под Веной. В центре собственной страны перед ослабленной армией Наполеона, фактически оставшегося без кавалерии, предлагается сдать трёхсоттысячный город, чтобы якобы спасти армию от неимоверно ослабленного противника. До последнего дня при этом обманывают нагло все население столицы.

   — Вы как-то нас вгоняете в ужас, — заметил кандидат исторических наук.