Дело Магнитского. Зачем начали новую холодную войну с Россией?

- Андрей, мы с тобой давно знакомы, ты знаешь мое имя. У нас были общие друзья, к сожалению, покойные, - Литвиненко, Политковская. И вот хочу спросить, что же с тобой произошло, почему ты снял такой фильм, который явно поддерживает версию Кремля?

Я ответил:

- Да, ты прав, мы общались в обществе этих известных людей, к сожалению, ушедших. Но твой вопрос слишком политизирован. Ты видел фильм - задавай конкретные вопросы. Мы с коллегами вложили очень много труда, чтобы фильм говорил сам за себя. Мы проделали большое исследование, мы шли часто по тупиковым дорожкам, чтобы докопаться до истины. И мы считаем, что нам это отчасти удалось. Давай обсуждать, что, по-твоему, не так в фильме, где здесь неправда. Обсуждать факты, о которых говорится в картине, - а не просто за или против Кремля эта работа.

Конечно, многие отмечали, что я неплохо ответил, отбился от необоснованных претензий оппонентов. И, конечно, было важно показать фильм сначала в Осло, не давать предлога оппонентам говорить, что Некрасов и компания сбежали в Россию со своим фильмом и мировая премьера прошла в Москве.

Ивар в ответ прошелся по пунктам презентации Браудера. Он буквально читал с листа то, что я знал наизусть. Про резиновую дубинку, про российских правозащитников... Я помню, что ответил в этот раз без эмоций, с нордическим спокойствием.

Прессы после фильма было очень много. Писали и киношные издания. Главный киножурнал Норвегии Rushprint напечатал очень обстоятельную рецензию, довольно лестную для меня как кинематографиста.

Но были и обличительные рецензии. Не может быть, чтобы героические правозащитники были не правы, а один Некрасов прав! Не может быть, чтобы американцы, конгресс, Министерство внутренней безопасности, правительство, президент - все были не правы. А европейцы? И Хельсинский комитет, который пять лет изучал это дело? Задавался вопрос: ошибаюсь ли я или работаю на российскую пропаганду?

Но таких статей было меньше.

А зал в целом принял нашу работу очень хорошо. Аплодисменты были энергичными, искренними. После всех злоключений с нашим фильмом я был очень тронут.

Один раз во время дискуссии я дал волю эмоциям, отвечая представителю Хельсинкского комитета. Гюннар решил меня поучить:

- Не кажется ли тебе, дорогой Андрей, что в сегодняшней ситуации ты должен был больше акцентировать внимание на ужасном положении дел с правами человека в России, на агрессивной внешней политике и других проявлениях авторитарной кремлевской власти? За возможными неточностями у Браудера ты не видишь настоящих проблем. Российские тюрьмы до сих пор похожи на ГУЛАГ. Ты должен был больше акцентировать внимание на этом, тебе бы больше доверяли. И даже если Браудер - эгоистичный капиталист, в конце концов, он делает очень полезное дело. В результате его кампании, под давлением в том числе и Браудера, лучше становятся даже тюрьмы в России, чиновники побаиваются списков, подобных «списку Магнитского», и действуют с оглядкой.

И тогда я не выдержал. Перейдя на полукрик, я отвечал, что это Браудер, а не я, из кожи вон лез, восхваляя Путина и во время Второй чеченской, и после ареста Ходорковского, и во время первого Майдана 2004 года. Что это Браудер не только не критиковал никого за уголовное преследование Ходорковского, но и активно топил его, называя преступником и вором.

- И это в то самое время, - продолжал я, - когда он сам, Браудер, попался на уклонении от уплаты налогов в особо крупных размерах! А что делал я в те годы? Снимал фильмы о страданиях чеченских детей. И даже не брал за это денег - спросите у Ванессы Редгрейв, с которой мы работали! Это не хвастовство. Это человеческая реакция на несправедливые обвинения!

В этот момент зал разразился аплодисментами. Хотя, как мне кажется, я высказался чрезмерно резко. Я нечасто теряю контроль над собой, однако тут это, к сожалению, произошло. Но зал понял меня и простил.

Еще в дни подготовки показа в Гримстаде Браудер подал в суд на продюсерские компании и на меня лично. Суд прошел в норвежском Ставангере, где базируется эта компания. Основным требованием ходатайства был запрет на показ фильма на территории всей Норвегии. Работала целая команда адвокатов, в Норвегии этим занимался, как я понял, упомянутый Боре. Снова прислали многостраничные материалы с судебной экспертизой, со схемами кражи компаний и подобными сопутствующими браудеровской пропаганде материалами.

По иску было вынесено решение с интересной и очень короткой формулировкой - что наложение такого запрета на фильм противоречило бы норвежским законам, которые защищают свободу слова.

Сейчас, когда я пишу эту книгу, обсуждается вопрос о показе фильма по телевидению в Норвегии. Возможно, именно это будет долгожданная телевизионная премьера, крайне важная для моего фильма. Ибо телевидение остается в Европе знаковым государственным институтом. После показа по государственному каналу никто не посмеет мне сказать, что я - российский пропагандист. А ведь в планах еще и показ по финскому YLE, датскому DR2 и голландскому VPRO.