День гнева. Повести

— Думаешь, они? — осторожно поинтересовался Казарян.

— А кто же еще, — раздраженно ответил Смирнов.

— Тогда вряд ли найдут.

— Вот именно, — Смирнов встал и вышел на балкон «Привалом» еще раз полюбоваться. Опять зазвонил телефон.

— У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Откуда? От верблюда, — обратился к Чуковскому Казарян. Алик снял трубку и скорчил лицо: заткнись, мол, Казарян.

— Да. Да. Да. Спасибо вам большое, — и положил трубку.

— Ну, и что тебе сообщили от верблюда?

— Сообщили, что верблюд ждет нас в шесть часов. Санька, иди сюда, — позвал Алик. Смирнов вернулся с балкона. — Греков приглашает нас к шести.

Смирнов глянул на часы и взвыл:

— Господи, еще три часа!

— Как раз неторопливо успеем пожрать.

— У меня жрать нечего, — предупредил Алик. — Вообще-то на рынок, в магазин надо смотаться.

— Рынок, магазин отменяются. Все, как один, в «Узбекистан», — возгласил Алик и поднялся.

— Лагманчика бы неплохо, — помечтал Алик. — Но там очередь всегда.

— Это смотря для кого, — срезал Казарян. — Вперед, бойцы!

И бойцы двинулись вперед.

Отобедали в «Узбекистане» в отдельном кабинете с большим удовольствием. Несмотря на постоянное намерение Алика это удовольствие отравить нытьем. Он ныл на протяжении всего обеда. Его не устраивало, что они, как заключенные, в обезличенном кабинете — номере, а не в большом по-мусульмански разрисованном зале, его не устраивало, что шашлык — не узбекский (мясо юного барашка с ребрышками и специфически мариновано), а обыкновенный карский; его не устраивало, что исчез с территории бассейн, с которым у него, Алика, так много связано. Вот эта последняя претензия вывела Смирнова из себя:

— Ты свою ретро-ностальгию брось, — окрысился он. — Знаю я, что у тебя с бассейном связано. По молодости лет и по пьянке ты изволил помочиться в этот бассейн. Еле тебя у ребят из «Полтинника» отбил.

— Все-то ты, Санька, опошлишь, — искренно огорчился Алик. — Я-то о том случае и знать забыл, а ты… Я помню другое: августовский темный вечер, столик у воды, а за столиком девушка, которую я тогда любил. Я робел, я хотел объясниться…

— И, помочившись в бассейн, объяснился, — бестактно, грубо довершил Алькин лирический рассказ Казарян и заржал, как конь.

— Примитивные вы люди, — высказал свое мнение об уровне развития своих друзей Алик и посмотрел на часы. — Ого, уже половина шестого. Закругляемся.

На обширной стоянке у тоскливого квадратного здания новой архитектуры они выбрались из казаряновской «восьмерки». Было без десяти шесть.

— А ты что делать будешь? — спросил Алик у Казаряна.

— Я-то? Вас подожду. В машине посижу, в антикварный магазин напротив загляну, по Якиманке погуляю. Давно здесь не был.

В это важное здание Смирнов и Алик проникли без пропуска: от самых входных дверей их уважительно сопровождал молодой предупредительно вежливый помощник Грекова.

Поднялись каким-то особым лифтом и прошли в отдельную коридорную загогулину, в которой находился кабинет Грекова.

Все-таки жидковат современный интерьер: светлое дерево, долженствующее придавать помещению легкость и праздничность, выглядело как покрашенная картонка, которой поспешно и на короткий срок перегородили необъятный нежилой сарай.

Греков, ожидая их в приемной, вяло перебрехивался с хорошенькой секретаршей.

— Ну, здравствуйте, — сказал он, обнял Алика и Смирнова за плечи и повел их в кабинет.

Как был одет Владлен Греков? Светлый, почти белый костюм, ярко-голубая накрахмаленная рубашка без галстука, голубой замши легчайшие мокасины — все, как влитое, сидело на ладном, ловком теле. Греков за свой стол не сел. Все трое уселись в углу на креслах, у журнального столика.

— Так что же у вас там, братцы мои, произошло?

Братцы рассказали, что произошло. Точнее, один братец — Смирнов.

— Да… Как говорится формально — прав, а по сути — издевательство. Особенно эти угрозы насчет двадцати четырех часов. — Греков встал с кресла, прошел к столу, сказал в селектор секретарше:

— Светочка, с Ларионовым соедини… Если он, конечно, на работе.

Ларионов на работе был.

— Греков. Ты что ж, Сергей Валентинович, заслуженных людей обижаешь?.. Я Смирнова, Смирнова имею в виду… Так ведь боевой конь при звуке трубы… Понимаю тебя, понимаю… Но эти твои угрозы… Учти, мы в обиду наших ветеранов никому и никогда не дадим… Он не будет… — Греков ладонью прикрыл микрофон и спросил у Смирнова: — Саня, не будешь?

— Буду, — голосом из подземелья отозвался Смирнов.

Греков захохотал. Отхохотался, снял ладошку с микрофона и сказал:

— Он больше не будет. У меня все.

Греков вернулся к журнальному столику, завалился в кресло:

— Я его не оправдываю, братцы, но его понять можно. Теперь страшнее зверя, чем прокурорский надзор, нет. — Греков был строг, но справедлив в оценках. Оценив все, решил покончить с делами: — В общем, Саня, живи спокойно и спокойно действуй, но действуй в рамках дозволенного.

— Я всегда стараюсь действовать в дозволенных рамках, — противным голосом начал Смирнов, но Греков, прерывая, положил руку на его плечо: