Депутатский запрос

Я обратил внимание на это «раздвоение» еще будучи учителем, когда на сельсовет спускали разверстку по мобилизации подростков в ФЗО и ремесленные училища, и нам, учителям, приходилось уговаривать матерей не противиться. А они первое время очень противились. И вот что характерно: сопротивление почти всегда сопровождалось надеждой на то, что через год-два положение в колхозе поправится, будет хлеб и не надо будет ехать куда-то в заработки, искать где-то лучшей жизни. Но исполнение надежд все отодвигалось, и почти синхронно уменьшалось сопротивление и нарастало желание любыми путями «вытолкнуть» своего ребенка из деревни. Став газетчиком, я уже не найду в деревенских женщинах и намека на сопротивление, мечтой матери станут дети-горожане.

Сочиняя для деревни экономические проекты, ученые люди не брали в расчет силу материнского желания, которая, собственно, и придавала миграционному потоку такую широту и такое упорство, что никакие запруды в виде директив и санкций не могли его остановить. А много ли стоят проекты, если их некому исполнять, если машины — в деревню, а машинисты — из деревни? Вырастало целое поколение детей крестьянских, глядевшее на деревню как на беспросветное свое будущее, если остаться в ней, убежденное, что, только оторвавшись от земли, можно жить лучше, проявить свои способности. Председатели колхозов, школьные учителя, районные власти — все агитировали, призывали молодых людей оставаться в деревне, а родители были против, и никакая сила не могла одолеть родительской власти, пока наконец не взялись за устранение социальных противоречий между городом и деревней. Введение гарантированной денежной оплаты, нормированного рабочего дня, отпусков, больничных листов, пенсий, сплошной паспортизации на фоне экономических мер очень скоро дало свои результаты — начало гаснуть сопротивление родителей и нарастать желание молодежи, в первую очередь парней, работать на земле. Однако одолеть инерцию удалось не сразу, лишь к середине восьмидесятых годов миграция заметно приостановилась и даже начался обратный поток, из города в деревню. И все равно общество пока еще не исправило до конца упущения: не сделано всего, что можно сделать для стариков и старух, они по-прежнему живут в малодворках, забытые торговлей и медициной, бригадирами и председателями, а еще более своими же детьми, и одинокая их старость являет собой агитационный пример, увы, не в пользу деревни и не в заслугу обществу. Положение, несомненно, поправится в будущем, когда получит настоящий разворот программа возрождения так называемых «неперспективных» деревень, но вот вопрос — много ли к тому времени останется ветеранов? Так что, я думаю, этот грех — забвение стариков — останется нам укором, и будущие историки вправе будут упрекнуть нас в несправедливости и в черствости.

Речь у нас об отношении человека к земле. Я сказал, что председатели колхозов отвыкали от самостоятельности тем больше, чем меньше колхозники были материально зависимы от силы земли, то есть им было все равно, как ведет хозяйство председатель, если это «как» ничего лично им не сулило. Значит, можно сказать, что введение гарантированной оплаты труда восстановило эту зависимость и изменило отношение к земле? Да, восстановило и изменило, но не в той степени, в какой следовало бы. И потому «не в той», что размер оплаты и результат труда оказались не в прямой зависимости, — в зависимости оказалось количество труда, но не результативность его, не конечный итог. Проще сказать, урожай не отражался на зарплате, зарплату стали начислять за нормы выработки. Конечные результаты производственной деятельности колхоза, совхоза могли быть с минусом, то есть в убыток, а «выработанные нормы» оплачивались сполна. Иное дело — прибыль: если она есть, что-то доставалось и каждому работающему и всему коллективу, но в наших условиях эти суммы столь мизерны и механизм их распределения столь несовершенен, что заметного воздействия на качество труда они не оказывали. И поскольку это так, то в целях стимулирования начали изобретать всевозможные премии, доплаты, вознаграждения, порой не за работу, не за дела, а за поступок. Незаработанные доплаты по размерам иной раз достигали сумм прямой зарплаты. Короче говоря, нарастала неразбериха, в которой трудно было уловить логику: прибавка только тогда заслуженна, когда от твоего труда прибавляла земля. Так вызрела необходимость «безнарядки»: земля повелевает, земля и оплачивает. Но за двадцать лет не зависимой от урожая оплаты труда успело вырасти еще одно поколение детей крестьянских, поколение «денежное», у которого сформировалось отношение к земле не более как к любому рабочему месту, где «выгоняют» нормы выработки. Таковы, на мой взгляд, изменения, которые в течение полувека претерпело крестьянское отношение к земле.

25 октября 1984 года