Деррида

Выясняется, что Целан был моим коллегой в Высшей нормальной школе много лет, хотя я его не знал, так что мы на самом деле не встречались. Он работал преподавателем немецкого языка. Это был очень скромный, незаметный человек. Настолько, что однажды в кабинете директора Школы по административным вопросам директор сказал что-то, из чего можно было понять, что он не знает, кто такой Целан. Тут вступился один мой коллега-германист: «Господин директор, разве вы не знаете, что у нас преподавателем работает самый великий из всех живых немецкоязычных поэтов?» Это говорит о невежестве директора, но также о том, что само присутствие Целана, все его существование и все его поступки отличались чрезвычайной скромностью, эллиптичностью, неприметностью. Этим объясняется то, что в течение нескольких лет мы не обменялись и словом, хотя были коллегами[470]

.

Когда Сонди приезжает, в свою очередь, в Париж, он наконец представляет Целана Деррида, и они обмениваются несколькими словами. За этим следует несколько встреч, всегда коротких и немногословных. «Молчание было как с его стороны, так и с моей. Мы обменивались книгами с дарственными надписями, парой слов, а потом расставались». Столь же немногословным предстает Целан и на обеде с Деррида в семье Жабесов: «Я думаю, у него был довольно печальный опыт общения со многими французами». Нужно помнить, что в этот период переводов Целана почти не было. И хотя Деррида достаточно хорошо знал немецкий, чтобы работать с философскими текстами, язык Пауля Целана в те времена оставался для него загадочным и почти недоступным. Понадобятся годы, чтобы он начал его по-настоящему читать.

При странных обстоятельствах Деррида сближается с еще одним писателем, который притягивал его с юношеского возраста и с которым он обменялся несколькими письмами после 1964 года, – с Морисом Бланшо.

Все начинается со сборника, посвященного Жану Бофре, под названием «Выдержка мысли», который в 1967 году решает собрать его бывший ученик Франсуа Федье, рассылающий приглашения Костасу Акселосу, Мишелю Деги, Рене Шару, Морису Бланшо, Роже Лапорту и др. Деррида не сразу принимает приглашение: «Сначала у меня были сомнения, поскольку на самом деле я не чувствовал себя особенно близким к Бофре, с которым, правда, у меня были хорошие личные отношения, но я не ощущал себя ни его последователем, ни последователем Хайдеггера на манер Бофре»[471]

. Федье, однако, не отступает, пока Деррида не соглашается представить уже готовый текст, написанный на основе семинара, под названием «Ousia и gramme. Примечание к одному примечанию из „Sein und Zeit“».

Через несколько недель во время обеда во Френе Роже Лапорт передает некоторые антисемитские замечания Бофре, одно из которых касается Левинаса. Деррида потрясен, возможно, в большей мере, чем мог предположить Лапорт. Уже на следующий день он пишет Федье письмо, чтобы сообщить ему об этой проблеме, одинаково серьезной и болезненной: