Держаться за землю

«Куда ты, блядь, лупишь, куда?! Эверест! Эверест!.. По мне огонь с фланга — я в пух! По своим, по своим!.. ты не видишь?! Ослеп?!. Отставить огонь! Отставить огонь!..» — кричали ротные с брони и сквозь броню, надрывался полковник Лихно на КП… командиры идущих в атаку боевых экипажей ревели от огромного ужаса непонимания и немедленно следом — от страшных ударов, рвущих землю у них из-под гусениц и железо у них из-под задниц, от уже непосильного чувствам смерчевого разлива огня, изнутри выжигавшего башню…

Только сам Эверест и молчал, отвечая на весь этот рев методически остервенелым, нескончаемо беглым огнем, гнал и гнал про нетронутой прежде степной целине буревые ударные волны, веерами высаживал лес забивавших друг друга разрывов, и похоже, та бешеная громовая чащоба, разросшись, захватила и лагерь бригады, даже самый лихновский КП, дав на той, тыловой, изобилующей боеприпасами и соляркой земле еще более страшные всходы.

— Тайфун! Тайфун! — вгрызся в мозг Богуна уцелевший, почему-то не сдохший от крика Лихно. — Они у тебя за спиной! Как прошли?! Как прошли сквозь тебя?! Почему ты живой?!. Подымай батальон! Атакуй Эверест! Эверест! Эверест! Выбивай их оттуда, заткни, задави! Атакуй — мы поддержим огнем! Понял, нет?! Я приказываю! Убирай за собой! Я в крови! Убирай, або нас зараз в пух разобьют! Слышишь, в пух! Отвечай! На тебе это все!.. Как ты их пропустил?! Под землей?! Затыкай их теперь — или я тебя лично…

Богуна разрывало: впереди и правей ополченцы, за спиною — захваченный ими курган… Под ногами неведомо что! Оставаться на шахте — дожидаться колечка. Подымать по приказу Лихно батальон — подставлять правый бок, спину, спину опять же! Да и грудью, как стадо матросовых, на пулеметы! В гору, в гору ползком!.. «Да задавим, заткнем! — говорил он себе через миг. — Вот причешем сейчас „ураганами“ с севера ту макушку кургана, соскоблим с нее всех этих вшей — вот тогда и поднять батальон».

Но земля раскололась у него под ногами, словно там, в недрах шахты, в самом деле вскипел и прорвался безудержный гнев, вызревавший, копившийся с самых первых шагов батальона по этой земле, словно сама эта земля захотела стряхнуть с себя всех чужаков со всеми их бронемашинами и скарбом. Огромные фугасы вонзились в трехэтажку АБК, зарылись в грунт на глубину стандартной человеческой могилы и будто вывернули все вещественное наизнанку, захлестнули всю шахту разлетом визжащих и фырчащих осколков.

Закрепившиеся на кургане подземные призраки сыпанули по шахте всего-то двумя-тремя залпами — что называется, для дезинфекции: так пинают противно затявкавшую собачонку, не сводя с глаз с рычащего на цепи алабая, — но «Тайфуну» хватило и этого, да и кто сказал, что не насыплют еще. В полузасыпанных окопах, в курящихся розовой пылью проломах ревели, колотились, колготились опоенные смертным ужасом, искромсанные, рваные бойцы. Сквозь повисшую всюду наждачную пыль невредимый Богун еле видел, как рядом пресмыкаются подранки и контуженные, различал триединые дыры ошалелых, потерянных глаз и раскрытых на полную ртов, видел ласковое изумление на лице Балабана, сидящего с кроваво разлохмаченной культей, пытавшегося подтянуть за лоскутки оторванную по колено ногу, приживить силой крика, приладить, как было. Балабан то тянул к себе этот огрызок с какой-то полоумной рыбацкой осторожностью, как если бы одно неверное движение могло оборвать и последнюю связь, то с омерзением отшвыривал его: «Ах ты так?! Ну и не надо мне тебя тогда!»

Земля еще долго хранила в своей глубине ознобную дрожь, как будто никак не могла успокоиться, как будто собиралась снова затрястись, как трясется в горячке больной человек или зверь, когда сражается со смертью, и Богун понимал, что должен что-то сделать, нащупать в этом безладе, придумать, зажать в кулаке рассорённый, едва живой от страха батальон, но могильной землей навалилась и гранитной плитой придавила тупая покорность, и хотелось уже одного — стечь по стенке окопа на дно. Погрузиться в сыпучую мягкую темень и не упираться — все равно же сомнет и затянет в себя целиком, как ни сучи руками и ногами…

Кто-то впился когтями в плечо и не тряс уже, а выкорчевывал Богуна из земли:

— Сука! Слышишь?! Командуй! Поднимай батальон! Или на … тебя! Я командовать буду!

Скатившийся в окоп Джохар разрывал его бешеным, презирающим взглядом, и Богун отозвался на это рефлекторным движением — впился в горло Джохара, ощутив, что волчонок почуял его слабину, уж давно караулил и теперь готов рвать…

— Ты, … черножопый! Голосок, бля, прорезался?! Я его у тебя с горлом вырву! Я тобi покажу, хто тут папа! Я тобi покомандую! Я тобi пiднiму!.. Куди пiднiмати?! Ты знаешь, сколько их там? Знаешь, звiдки вони пiдiйшли?! Ты знаешь, хто у нас на левом фланге?! Пойдем — костей не соберем! Все по железке ляжем! В свой рай захотел, иншалла?! Иди! Пацанов за собой не тащи!

— Вилка нам, вилка! — гортанно выкрикнул Джохар, пытаясь оторвать от горла руку Богуна. — Так и так на прорыв надо, Батя! Или всех тут с землею схарчат!