Теодор Мундт в романе «Тихий ангел» (1911) говорит о пропасти непонимания и отчужденности между Екатериной и юной Вильгельминой, открывшейся якобы уже в день их первой встречи. Факты, однако, свидетельствуют о том, что императрица, хотя и видела недостатки невесты и выражала свои опасения по сему поводу, все же явно склонялась в ее пользу. Историк-популяризатор Александр Крылов привел размышления монархини, навеянные внешностью Вильгельмины: «Этот портрет выгодно располагает в ее пользу, и надобно быть очень взыскательною, чтобы найти в ее лице какой-нибудь недостаток. Черты ее лица правильные… Веселость и приятность, всегдашняя спутница веселости, исчезли с этого лица и, быть может, заменились натянутостью от строгого воспитания и стесненного образа жизни. Это скоро изменилось бы, если бы эта молодая особа была бы менее стеснена и если бы она знала, что напыщенный и слишком угрюмый вид – плохое средство успеть согласно видам или побуждениям честолюбия… Может статься, что если ее главный двигатель – честолюбие, она в тот же вечер или на другой день переменится, ибо таковы молодые люди и такова даже половина рода человеческого. Мало-помалу она отвыкнет от неприятных и жеманных манер… Из нее может сложиться характер твердый и достойный». Вера в добрые начала Вильгельмины не изменила Екатерине и при их очном знакомстве.
Что до Павла, то он сразу же, что называется, положил глаз на Вильгельмину и, казалось, был на седьмом небе от счастья. «Великий князь, сколько можно заметить, полюбил мою дочь, и даже больше, чем я ожидала», – говорила по этому поводу ландграфиня. Пышно была обставлена процедура принятия Вильгельминой православия, после которой она была наречена Натальей Алексеевной и русской великой княгиней, что язвительный Вольтер назвал «натализацией» немецкой принцессы.
Более десяти дней продолжались пышные свадебные торжества. Венчание проходило в величественном Казанском соборе. Невеста в усыпанном бриллиантами парчовом серебряном платье была неподражаема. Императрица одарила ее с поистине русской широтой – роскошным убором из изумрудов и бриллиантов, великолепными пряжками; а великий князь преподнес невесте ожерелье из рубинов, стоившее 25 тысяч рублей. Крупные суммы получили все придворные из свиты ландграфини.
И заливались малиновым перезвоном колокола, и гремели пушки, и были выстроены войска по обе стороны Невского проспекта, и торжественно шествовали конные гвардейцы, камергеры, камер-юнкеры и заморские гости, и плыл кортеж из запряженных цугом тридцати придворных экипажей… Народ потчевали жареными быками и бьющим из фонтанов вином. Друг за другом следовали официальные обеды, балы, куртаги, театральные представления.
Екатерина писала ландграфине на исходе медового месяца их высочеств: «Ваша дочь здорова. Она всегда тиха и любезна, какой Вы ее знаете. Муж ее обожает. Он только и делает, что хвалит ее всем и рекомендует; я слушаю его и задыхаюсь иногда от смеха, потому что она не нуждается в рекомендациях. Ее рекомендация в моем сердце; я люблю ее, она этого заслуживает, и я чрезвычайно этим довольна. Нужно быть ужасно придирчивой и хуже какой-нибудь кумушки, чтобы не оставаться дольной этой принцессой, как я ею довольна, что и заявляю Вам, потому что это справедливо… Вообще наша семейная жизнь идет очень хорошо».
Однако такая идиллическая картина быстро померкла. И причина в том, что проницательная Екатерина, обладавшая к тому же и обостренной интуицией, вскоре разгадала безошибочным женским чутьем, что невестка вовсе не любит ее сына – сердце Натальи Алексеевны отдано счастливому сопернику великого князя. Известный французский писатель Анри Труайя, пытаясь проникнуть в ход рассуждений императрицы, говорит о характерной исторической параллели: «Екатерина обнаружила недовольство Натальи Павлом и вспомнила, как некогда она сама, в бытность великой княгиней, была разочарована мужем, Петром Федоровичем. Все повторилось с точностью, только в другое время и в других условиях».
И если Екатерина нашла когда-то забвение в объятьях камергера Сергея Салтыкова, то супруга Павла предпочла мужу «профессионального пожирателя женских сердец» Андрея Разумовского.