Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Неизвестно, какие бы формы приняло противостояние императрицы и великой княгини, если бы не неожиданная развязка – беременная Наталья не могла разродиться и угасла за пять дней. Некоторые авторы исторических романов, пытающиеся воссоздать цепь тех печальных событий, утверждают, что с молчаливого согласия Екатерины к роженице была приставлена повитуха-убийца, которая будто бы и загубила ее и ребенка. На деле же за Натальей ухаживала лучшая в городе повивальная бабка, а Екатерина и Павел находились у ее одра неотлучно. Вот что говорит о причинах смерти сама императрица: «Великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была, как “S”, но та часть, коя должна быть выгнута, была вогнута и лежала на затылке дитяти; что кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имело до девяти дюймов… Одним словом, таковое стечение обстоятельств не позволяло ни матери, ни дитяти оставаться в живых». И далее – характерное признание: «Скорбь моя была велика, но, предавшись в волю Божию, теперь надо помышлять о награде потери».

Думается, однако, что Екатерина здесь лукавит: слова о скорби сильно преувеличены. С самого начала монархиня пыталась всячески смягчить горечь потери в глазах сына – не случайно сразу же после кончины жены Павел, «дабы отдалить его от сего трогательного позорища», был увезен ею в Царское Село. Она пыталась всячески очернить перед ним память о Наталье и преуспела в этом, продемонстрировав великому князю шкатулку несчастной с денежными займами от иностранных послов и ее любовной перепиской с Разумовским. Теперь уж Павел, поняв наконец, что он рогоносец, не мог не поверить матери. Он не только перестал принимать у себя Разумовского, но стал требовать отправки этого соблазнителя в ссылку, и если бы не заслуги отца, сидеть бы Андрею Кирилловичу в каком-нибудь сибирском остроге.

Все попытки графа оправдаться перед великим князем (Андрей послал ему не одно письмо, где уверял в своей чисто дружеской привязанности к нему и великой княгине) оказались тщетными. Разочарованный Павел не пожелал даже присутствовать на похоронах неверной жены, которую предали земле не в Петропавловской крепости, как подобало августейшей особе, а в Александро-Невской лавре. У ее гроба рыдал лишь потрясенный горем Разумовский.

Остановимся на мгновение на этой сцене плача. Словосочетание «рыдающий щеголь» звучало в ту эпоху как оксиморон. Франты и петиметры (щеголи-галломаны), воспринимавшие жизнь исключительно с внешней стороны, по определению были не способны на глубокие переживания, а тем более не проливали слез. «Петиметры не имеют сердец, или сердца их непобедимы», – заметил один литератор того времени. О Разумовском же, напротив, говорили, что он «человек с сердцем». И это притом что никто, кажется, не ставил под сомнение его донжуанство и щегольство, коим граф был привержен всю свою долгую жизнь. «Всегдашняя страсть к прекрасному полу была отличительной чертой Разумовского, – говорит великий князь Николай Михайлович, – а его [изменчивые вкусы] заставляли его постоянно менять свои привязанности». Многие аттестовали его как человека без принципов, «утонченно-безнравственного», вкравшегося в доверие к великому князю и причинившего тому много горя своей близостью с его супругой. Тем не менее граф, надо полагать, испытывал к Наталье Алексеевне нечто большее, чем мимолетная страсть. Здесь можно говорить и о глубоком чувстве, и об особой привязанности к этой немке. Не случайно он впоследствии и женится исключительно на немках – графине Елизавете Тун-Гогенштейн (1770–1806) и графине Константине-Доменике Тюргейм (с 1816 года).

Но вернемся вновь к событиям, последовавшим за кончиной великой княгини. Павел утешился быстро: в том же 1776 году он по настоянию матери женился на принцессе Вюртембергской, получившей имя Марии Федоровны. Разумовского же постигла заслуженная, но краткосрочная опала. Императрица выслала его из столицы сначала в Ревель, а затем к отцу, в Батурин, но уже через полгода граф был прощен и в январе 1777 года направлен полномочным министром и чрезвычайным посланником в Неаполь. Там произошла его знаменательная встреча с великим князем, путешествовавшим по Европе с новой женой. Будущий император, увидев Разумовского, бросился на него со шпагой. Тот сумел выкрутиться из этой мушкетерской ситуации и даже пошел на повышение: в 1784 году он уже в Копенгагене, а с 1786 года – посланник в Стокгольме. Императрица была очень довольна депешами графа о положении дел в Европе и в 1790 году назначила его сначала помощником русского посла, а потом и послом «к королю Венгеро-Богемскому» – в Вену.