Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

И каким же самодовольным простаком, к тому же непривлекательным, скучным (а подчас и жестоким) был в глазах Натальи великий князь! Как раздражала даже эта его восторженная, рабская влюбленность в нее! А каков красавец Андрей с его блестящей эрудицией, тонким юмором, безукоризненными светскими манерами! Это с ним, человеком европейски образованным, она могла вести запросто непринужденную беседу о французской поэзии или обсуждать изречения мудрого Сенеки – с Андреем они были людьми одной культуры, в отличие от Павла, которого требовалось к этой культуре только приобщать. Их часто можно было видеть втроем: Наталью, Разумовского и Павла, не чаявшего души в друге и не ведавшего, что все вместе они образуют пресловутый любовный треугольник. Великий князь не только ничего не подозревал, но сам предложил графу покои во дворце рядом со своими апартаментами. Иностранные посланники открыто писали в своих депешах о связи жены наследника с его близким другом. Поговаривали также, что Наталья и Андрей, чтобы остаться наедине, нередко подсыпали в пищу великого князя снотворный опиум.

Екатерина поначалу относилась к роману своей невестки «терпимо и даже покровительственно». Она забила тревогу только тогда, когда поняла опасность этой связи. Дело в том, что честолюбивая Наталья Алексеевна пользовалась огромным авторитетом у супруга. Она стремилась изолировать Павла от влияния матери и ее ближайшего окружения, полностью подчинив его своей воле. Но честолюбие великой княгини не шло ни в какое сравнение с честолюбием ее избранника Разумовского, о чем француз при русском дворе Мари Даниель Бурре де Д. Корберон писал: «Тщеславие ослепило его, и… в большинстве его поступков оно часто (даже, пожалуй, всегда) было главным двигателем». Потакая во всем любившей роскошь Наталье и тем самым привязывая ее к себе, Андрей не только сам ссужал великую княгиню деньгами, но и заимствовал крупные суммы у своей сестры; не гнушался он брать займы и у иностранных банкиров. Скоро граф всецело подчинил себе Наталью, которая, в свою очередь, верховодила Павлом. Таким образом, великий князь сделался послушным орудием в руках жаждавшего повелевать «кукловода» Разумовского, который вел свою тонкую игру. Наталья и Андрей даже обсуждали возможность свержения Екатерины и передачи трона покорному им Павлу.

Надо думать, что Екатерина сумела разобраться в ситуации, сложившейся при малом дворе. В письме к князю Григорию Потемкину она назвала сына «ослепленным» и говорила о необходимости выслать Разумовского за границу, «дабы слухи городские, ему противные, упали». Гина Каус отмечала, что императрица только тогда вызвала к себе Павла и открыла ему глаза на неверность жены и вероломство лучшего друга, когда узнала об этом ребяческом заговоре против себя. Великий князь, хотя и не желал верить словам матери, насторожился, поддавшись своей всегдашней подозрительности. Очевидец рассказывает, что однажды он дал задание двум своим приближенным не отходить от Натальи Алексеевны ни на шаг: «Оба они по приказу отправились к великой княгине, которую застали наедине с Разумовским. Великая княгиня сказала, что не нуждается в них, но так как они все-таки, согласно приказу великого князя, настаивали на своем, она отошла к окну и продолжала беседу с Разумовским шепотом. Тогда они прошли в соседнюю комнату. Вернувшись с прогулки и увидав великую княгиню одну с Разумовским, великий князь спросил [своих слуг], почему они ушли. Выслушав объяснение, он сказал: “А все же надо было остаться, как я вас просил; у меня на это были свои причины”».

Однако ни это, ни другие испытания, которым мнительный Павел подвергал жену, никаких результатов не дали. Наталья без труда разыграла перед ним оболганную невинность и направила гнев великого князя против… Екатерины, якобы стремившейся внести разлад в их семейную жизнь.

Императрица подняла перчатку, брошенную великой княгиней. Тон ее высказываний о Наталье Алексеевне резко меняется: «Она всех честолюбивее, кто не интересуется и не веселится ничем, того заело честолюбие… До сих пор нет у нас ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и Бог знает, чем у нас все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом… все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить то того, то другого; мы в долгах в два раза противу того, что имеем…» Злость на невестку усиливалась, тем более что в окружении монархини настойчиво твердили об опасности, исходившей от великой княгини: «Уж если эта не устроит переворота, то никто его не сделает». Однако даже если отвергнуть версию о перевороте, который Наталья якобы желала осуществить (в этой связи упоминают о так называемом «панинском заговоре» и о «заговоре Салдерна»), одно то, что она брала взаймы деньги у иностранных послов, могло, по словам историка Александра Каменского, «рассматриваться как государственная измена, даже если деньги предназначались не на заговор, а на личные цели».