Дети Антарктиды. Лед и волны

— Только мороз и пурга.

— Правильно.

— А ещё этот кусок ваты. Это точно не кислота?

Когда с обработкой раны было покончено, Матвей бросил ватку в сторону и отдал Наде баночку с антисептиком. После чего она протянула ему обработанную иглу.

— Боже… — снова взвыла Арина, мельком увидев хирургический инструмент, — это точно была игла, а не копьё?

— Прости… — прошептала Надя, коснувшись её плеча.

— Ты готова? — спросил собиратель сестрёнку, взявшись за иглу.

— Нет.

— Значит, будем считать, что готова.

Матвей переглянулся со здоровяком, утвердительно кивнув. Сейчас им обоим будет крайне нелегко.

Он поднёс иглу к ране, сосредоточился, и медленно вонзил остриё в кусочек торчащей плоти.

Следующие десять минут, в течение которых Арина кричала и брыкалась, пытаясь хоть немного «отдать от себя боль», показались Матвею целой вечностью. Долгой и бесконечной, как пейзаж у них за окном.

Как только дело было сделано, Арина издала тихий стон, закрыла глаза и запрокинула голову.

— С ней всё хорошо? — Йован обеспокоенно потёр подбородок.

Матвей прильнул ухом к её губам и почувствовал тёплое дыхание. Затем измерил пульс на запястье, проверил работу сердца.

— Всё хорошо, — устало ответил он, отложив иголку с ниткой, — просто отключилась.

К ним подошёл Вадим Георгиевич, придерживающий свою вывихнутую руку. Он оглядел Арину, тихо выдохнул и произнёс:

— Один из моих людей в «Мак-Мердо» — врач. Он может осмотреть её, как только мы…

Внезапно Йован вскочил с места, схватил старика за горло и одной рукой прижал его к стене с такой силой, что тот охнул от боли.

— Из-за тебя мы чуть все не сдохли!

— Отпусти его, — сзади послышался щелчок взведённого курка. Надя молниеносным движением успела вытащить из кобуры свой пистолет.

— Отпущу, как только вырву с корнем эту бестолковую прогрессистскую башку! — взревел Йован, ещё сильнее сжав горло Вадима Георгиевича, отчего тот стал брыкаться и хрипеть.

— Это последнее, мать твою, предупреждение! — на этот раз Надя упёрла ствол в затылок здоровяка. — Живо отпустил его!

К ней подоспел и Домкрат, вытащивший откуда-то из-под водительского сиденья штурмовую винтовку.

— Йован! — вмешался Матвей. — Отпусти его.

Собиратель подметил, как горели от злости глаза его друга, прежде он никогда не видел его таким. Куда уж там, он даже представить себе не мог, что Йован способен на подобное.

Нечто жуткое, даже, можно сказать, потустороннее, исходило от его старого товарища.

— Йован, — Матвею пришлось встать и подойти к невменяемому напарнику.

Он крепко вцепился в его здоровую, как бревно, руку, сжимающую горло старика, и заставил обратить на себя внимание. Боже, перед ним стоял совершенно другой человек.

— Отпусти его.

Наконец Йован ослабил хватку. Прогрессист упал на колени, схватился за горло и судорожно ловил воздух ртом.

Надя кивнула Домкрату и указала ему на Вадима Георгиевич. Водитель повесил винтовку на плечо и помог начальнику подняться на ноги.

Здоровяк тем временем сел на край койки и спрятал лицо в руках.

— Я ошибся, ошибся! — прохрипел Вадим Георгиевич, пытаясь отдышаться. — Это моя вина!

Судя по его бегающему по лицам пассажиров «Титана» взгляду, это обращение он адресовал всем.

— Вы не понимаете, каково это — постоянно думать, что там, в тысячах километрах отсюда, моя дочка, которая нуждается во мне! — в голосе его послышалась нотка жалости. — И каждая лишняя минута промедления, каждая секунда кажется мне месяцем! Годом! Что, если я опоздаю на эту самую минуту? Что, если этой самой минуты будет достаточно, чтобы мерзкие твари добрались до неё? Что, если… Проклятье! — он пнул ногой валявшуюся на полу алюминиевую кружку, которая со звоном отскочила от стены и укатилась под одно из сидений.

Прогрессист, схватившись за остатки седых волос на своей голове, плюхнулся в кресло.

— Это чувство разъедает меня изнутри, как болезнь, как вирус.

Матвей снова почувствовал соблазн попытаться убедить его, что их целью является лишь обнаружение останков тела, если они вообще способны их найти. Но он понял всю бессмысленность таких попыток. Разрушить убеждение старика в том, что его дочь жива, было невозможно.

И всё же одну мысль Матвей точно должен был донести до него.

— Мне плевать, какое чувство разъедает тебя, — он решил впредь обращаться к этому человеку только на «ты». — Плевать, что ты там думаешь, и что у тебя на уме. Но вот что я тебе скажу.

Матвей уселся напротив прогрессиста, уголком глаза заметив, что Надя, хоть и опустила пистолет, но не выпустила его из рук.

— С этого момента ты и твоя команда будете следовать моим указаниям. Если я скажу остановить вездеход, чтобы переждать бурю, ты, без возражений, остановишь его. На десять, двадцать, сорок часов… Мы остановимся на столько, на сколько будет необходимо. Ты понял?

— Пожалуй, — смиренно ответил тот.