Дети Богов и Воинов

– Чепуха, – сказала я, воспользовавшись его замешательством. – Я хорошо знаю Олафа, и вам наверняка будет приятно узнать, что он ревностный христианин. Он уже обратил в истинную веру многие тысячи соплеменников. Воззвание Христа к миру наверняка смягчило его сердце.

Лорд Вальтеоф пробурчал что-то крайне неразборчивое: он по-прежнему не желал, чтобы я шла на встречу с Олафом, но уже не так рьяно. Меня это не удивляло. С одной стороны, я женщина и не являюсь его подданной. С другой – он едва ли мог отказать в гостеприимстве ярлу-христианину. Несколько мгновений я наблюдала за внутренней борьбой, что отражалась на лице Вальтеофа. Новая религия действительно являла весьма занятный парадокс – сочетание набожности и догматизма. Насколько я успела заметить, чем набожнее казался человек и чем увереннее он рассуждал о воле Божией, тем больше ему сходило с рук.

– Эдвард, возьми двадцать лучших воинов и следуй за мной на пляж, – попросила я. – Уверена, что сегодня им не придется ни с кем сражаться, зато наш элдормен почувствует себя спокойнее. – Я взглянула на Вальтеофа. – Вот видите, все в порядке. Эдвард присмотрит за мной.

Эдвард положил руку на эфес меча.

– Непременно, милорд. Я тотчас отведу ее под защиту крепости при первом же признаке опасности.

Вальтеоф неуверенно улыбнулся:

– Вижу, что тебя не так-то просто отгово…

– Олаф Трюггвасон прибыл сюда ради кровной мести! – Утред Смелый перебил отца и встал поближе к его креслу. Для уроженца Нортумбрии он был весьма высок, а гулкий голос из его широкой груди разносился по всему залу. – Мой прадед сражался с его родичами, когда в наши земли вторгся Эйрик Кровавая Секира. Вдруг Олаф явился отомстить? Будто мы не знаем викингов.

Тэны умолкли, а их мрачные лица сразу посерели. Будь проклят этот Утред. Он подозревал всех викингов, точно овца – волков, и был далеко не так глуп, как его отец.

– Ты ошибаешься, Утред, – сказала я уверенно, стараясь при этом не звучать слишком заносчиво. – Да, дед Олафа был сводным братом Эйрика, но они никогда не сражались на одной стороне. Насколько я помню, его дед и вовсе погиб от рук Кровавой Секиры. Вероятнее всего, Олаф прибыл в Нортумбрию не ради отмщения, а чтобы протянуть руку дружбы.

Утред облизнул губы. Он был далеко не так сведущ в норвежских войнах, как я: оставалось надеяться, что у него не найдется поводов усомниться в моей правоте. Наконец он кивнул и в поисках обмана уставился в мои глаза пытливым холодным взглядом. Я выглядела самим воплощением кротости, но это едва ли имело значение. Утред видел ложь везде, куда бы он ни кинул свой взор.

– Отец, тебе нужно немедленно созвать остальных тэнов и их войска.

Эрл нерешительно молчал. О Боги, ну и тупица.

– Добрый совет, Утред. – Я улыбнулась элдормену и его сыну. – Стоит быть готовым ко всему. Лучше послать гонцов и отозвать их позже, чем оказаться в осаде вместе с ними.

Вальтеоф кивнул:

– Да… Пожалуй, я согласен. Посылай гонцов, Утред.

Я выразила одобрение низким реверансом.

– А что милорд думает о моем предложении поговорить с Олафом? Разве не по-христиански попробовать найти мирное решение?

Вальтеоф выпрямил спину:

– Что же, хуже точно не будет. Да, лучше последовать учению Христа и предложить Олафу дружбу. Раз ты с ним знакома, я готов тебя отпустить, но как только почуешь неладное, сразу же возвращайся в крепость. – Он указал на Гиту. – Для меня нет ничего важнее счастья любимой мачехи, а если с тобой что-нибудь случится, она потеряет себя от горя.

Утред фыркнул, а его двоюродный брат Этельвольд зловеще ухмыльнулся – вот уж кого точно обрадовала бы моя смерть. За эти четыре года я не раз помешала ему загнать Гиту в угол и силой заставить ее выйти за него замуж. В этом было даже что-то забавное. Всякий раз, когда он пытался поговорить с Гитой, а рядом оказывалась я и презрительным тоном строгой матушки пресекала в зародыше любую беседу, его хилая челюсть тряслась от затаенной злобы.

Я еще раз поклонилась лорду Вальтеофу и покинула крепость прежде, чем он успел передумать.

Когда я уходила, Гита неотрывно смотрела мне вслед, приоткрыв рот. Я почти ожидала увидеть в глазах приемной дочери слезы, но, к ее чести, она сумела их сдержать. Мы давно уже не говорили об Олафе. Когда я его упоминала, Гита меняла тему или отказывалась его обсуждать. Я не знала, дело в ее страхе обзавестись новым мужем или в том, что она слишком привыкла к Англии, но давить на нее не видела смысла. Олаф и его воины плавали между английским и французским побережьями, и он мог погибнуть в любой момент. Но он выжил, а раз явился сюда, то собирался вернуться в Норвегию с новой невестой. Пришла пора Гите забыть о нерешительности. Время выбирать сторону – и я, разумеется, намеревалась проследить, чтобы она сделала правильный выбор. От этого зависела жизнь моего сына.